На днях я ехал по прекрасной трассе М11 из Петербурга в Москву и пытался среди окружающих лесов поймать устойчивый сигнал хотя бы от какой-нибудь радиостанции. Вдруг в эфире возникла попсовая песня с припевом «Лондон – Париж», и я, разумеется, тут же подумал о нашем нынешнем повороте на Восток. Ждать ли нам песен, в которых будет звучать что-нибудь вроде «Дели – Пекин»?
Это лишь отчасти шуточный вопрос. Понятно же, что упоминание в массовой культуре западных столиц красивой жизни, равно как и фраза Остапа Бендера про «лучшие дома Филадельфии» – лишь отражение традиций культуры высокой, которая у нас с петровских времен смотрит туда, где заходит солнце. Запад надолго стал для нас отечеством разума. Русские начали с подражания, и европейцы до сих пор считают подражательным нашего Пушкина. Со временем в России было создано немало оригинального по любым меркам, но важнейшим делом для российского образованного класса все равно оставалось освоение и переваривание западных новинок. Появился Конт – толковали Конта. Появился Маркс – толковали Маркса. И так вплоть до мыслителей новейшего времени, от Фуко до Фукуямы. Те же самые Лондон – Париж – Нью-Йорк, но только не в контексте модных галантерейных лавок, а в контексте идей, приемов и стилей, пригодных для перепродажи внутри страны.
Эта перепродажа процветала и в условиях позднего СССР начиная с хрущевской оттепели. Тогда, помимо фарцовщиков, торговавших джинсами, появились и интеллектуальные фарцовщики, которые имели доступ к новейшему западному продукту и перелицовывали его для внутреннего потребителя. Функция интеллектуального и культурного посредничества между Западом и Россией была особенно востребована в последние десятилетия, и российская интеллигенция, прежде всего гуманитарная, плотно сидела на этом потоке. Имеется в виду не только поток идей, но и поток денег, включавший как западные гранты, так и доходы от внутреннего спроса. Возник целый слой людей, которых можно назвать иностранными агентами в науке и культуре – не в смысле популярного закона об иноагентах, а в смысле их фактической роли в процессе обмена.
Скажем, у российских кураторов современного искусства были свои западные кураторы, которые указывали, что прогрессивно, а что реакционно, вторично, неперспективно. Ценность русского искусства определялась тем, насколько оно востребовано в лучших домах… нет, не Филадельфии, а в аукционных домах Европы. Причем какого-то устойчивого смыслового наполнения у этого потока не было. Какие идеи завезут, такие и толкаем. В романтические годы либеральных реформ, когда деньги раздавал Сорос, барыжили идеями «открытого общества» по Карлу Попперу. В последние годы перешли на другой, более свежий товар. В русло упомянутой посреднической функции умещался, например, весь российский феминизм, в котором не было ровно ничего автохтонного, всё привозное, спонсируемое и культивируемое извне.
В связи с этим становится более понятна та фрустрация, порой принимавшая агрессивные формы, которая наблюдалась у некоторых представителей культурно-интеллектуальной элиты после начала специальной военной операции. Думаю, в подавляющем большинстве случаев дело заключалось вовсе не в том, что эти люди симпатизировали Украине. Просто история выкинула их из зоны комфорта, в которой к их услугам было всё: одним – звукозаписывающие студии в Лондоне, другим – научные конференции в университетских городках США, третьим – венецианские биеннале. И самое главное – возможность быть значимым здесь за счет некоторого статуса там, и наоборот.
И тут их можно понять. Ведь рухнула модель существования, которую выбирали даже не они сами, а их учителя и учителя их учителей – словом, сложившаяся система. «Распалась цепь великая»! И помочь этой беде пока что нечем. Релокацией, то есть бегством из страны, это не лечится. С помощью релокации можно избежать мобилизации, не более того. Можно как-то устроиться на новом месте, на вторых и третьих ролях – скажем, преподавать русскую литературу где-нибудь в Ташкенте. Но место культуртрегера, просвещающего якобы диких русских на тему новых парижско-лондонских веяний, уже не вернешь, оно просто упразднено. Ни здесь этого больше не надобно, ни там. Вот и мается на Кипре всесильная в прошлом критикесса Галина Юзефович: в Москве без нее проходит книжная ярмарка Non-Fiction, а она, видите ли, лишена возможности лично разъяснить публике все прелести прозы Ханьи Янагихары.
А все-таки что же с этим делать? Что посоветовать тем, кто был вырван из привычной системы координат? Учить восточные языки? Попытаться сесть на другие, аналогичные потоки, то есть стать специалистами по иранскому кино, индийской философии, китайской политологии? Разумеется, нам не помешало бы лучше узнать те страны, с которыми мы сегодня оказались в одной лодке. Но ни с одной из этих стран у России никогда не будет отношений такой внутренней глубины и напряженности, какие уже половину тысячелетия существуют между Россией и Западом. Многополярный мир, к которому мы все стремимся, – это вообще иначе устроенная структура, где нет ведущих и нет ведомых, нет диалектики культурного лидерства и сопротивления ему.
- Кириенко: Если мир меняется, нужно возглавить эти изменения и направить их на благо страны
- Как Китай входит в противостояние с Западом
- Человек должен победить машину в себе
Посредническая функция российской «прогрессивной» интеллигенции держалась на одном важном запрете: никакого «особого пути» у России быть не может. Над любыми подобными идеями было принято смеяться. Только копирование Запада, возведенное в ранг культа. Но сегодня мировая ситуация изменилась таким образом, что Россия, как и другие крупные страны, просто вынуждена идти своим путем, поскольку никакого чужого пути не предусмотрено. Поэтому тем, кто испугался поворота истории и винит в происходящем власть, ретивых патриотов или некое проклятие, издревле тяготеющее над русским народом, следует для начала смириться и принять этот особый путь. Это единственный практический совет, который можно им дать. У вас есть мозги? Так используйте их для того, чтобы жить своим умом. Вам спасибо за это скажет наш народ, а может, и человечество в целом.
При этом, демистифицируя отношения с Западом, лишая их сакрального ореола, важно избежать их негативной мистификации и не объявлять все, что исходит с Запада, абсолютным злом. Все, что может пригодиться, следует по-прежнему оттуда брать, но сугубо по-деловому, не делая культа ни из чайных ситечек, ни из философских идей. Так, как это изначально и задумывал Петр Великий.
