Выступая на 80-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН, глава российского внешнеполитического ведомства Сергей Лавров подчеркнул, что современный миропорядок очень далек от того, каким его хотели бы видеть создатели этой организации.
«Повсеместные грубые нарушения принципа суверенного равенства государств подрывают саму веру в справедливость, ведут к кризисам и конфликтам», – отметил министр. Он перечислил случаи нарушения «коллективным Западом» базовых принципов ООН и пояснил, что «корень проблем» заключается в стремлении разделить мир на «своих» и «чужих», на «демократии» и «автократии», на «цветущий сад» и «джунгли», на тех, кто «за столом» и кто «в меню».
ООН как политический и геополитический институт действительно находится в глубоком кризисе. В России на официальном уровне признается, что эта структура перестала быть инструментом построения справедливого многополярного мира. И также совершенно справедливы обвинения в том, что «коллективный Запад» сумел частично приватизировать ООН.
Если посмотреть на структуру Совета Безопасности ООН, то нельзя не заметить, что три из пяти постоянных членов относятся к «коллективному Западу» (США, Великобритания, Франция), в то время как Глобальный Юг представлен Китаем и (в цивилизационном смысле) Россией. С точки зрения процедуры – это не так важно в силу права вето (каждый постоянный член может самостоятельно заблокировать проект). Но политика всегда была пространством смыслов и интерпретаций, поэтому сам факт такого распределения мест посылает сигнал, что система глобального управления глубоко западоцентрична.
Анализ, проведенный в МГИМО, показал, что на 2018 год почти все крупнейшие государства – доноры ООН входили в НАТО. Исключение составляли Китай, Швеция и Япония. Как известно, в 2024 году Швеция стала 32 членом НАТО, а Япония уверенно сохраняет статус «непотопляемого авианосца» США в Азиатско-Тихоокеанском регионе.
Чтобы картина стала еще яснее, необходимо уточнить, что в основном ООН финансируется за счет так называемых добровольных целевых взносов, то есть, проще говоря, деньги выделяются не на работу в целом, а на конкретные проекты – и сложно представить, чтобы эти проекты не отвечали геополитической воле доноров.
Право вето тоже достаточно активно используется западными странами (в первую очередь США) для защиты своих союзников. История обсуждения арабо-израильского конфликта на уровне СБ ООН – это история заблокированных США резолюций, осуждающих Израиль. Впрочем, помимо Израиля поддержкой США в Совете Безопасности также активно пользовалась политическая элита африканеров в ЮАР (партия Национального согласия), что позволяло им с комфортом проводить политику апартеида и откровенно расистский режим в Родезии, который просто сообразил вовремя провозгласить антикоммунистический курс. И конечно же, США никогда не стеснялись блокировать резолюции, противоречившие их геополитике – к примеру, в 1986 году Вашингтон использовал свое право вето, чтобы продолжить поддержку контрас в Никарагуа.
Иными словами, ООН является не самой эффективной структурой. Однако представляется, что это не проблема самого института, а отражение того факта, что государствам очень сложно кооперироваться, особенно в таких чувствительных вопросах, как безопасность и геополитика.
- ОНН спрогнозировала рекордный уровень рисков в мировой торговле
- Путин обозначил принципы полицентричного мира
- Путин: Лучше ООН пока ничего нет
Если отбросить либеральные нарративы (речь про школу либерального институционализма в международных отношениях) про волшебный мир, где все государства доверяют друг другу и не допускают, что даже ближайшие союзники могут тайно вынашивать не очень дружелюбные замыслы, то становится понятно, что от работы организаций, подобных ООН, сложно требовать чего-то большего.
В статье «Ложные обещания международных институтов» профессор Джон Миршаймер достаточно подробно объясняет, почему государствам так трудно работать друг с другом и тем более доверять друг другу. Мировая политика – это пространство, в котором, как говорят исследователи-реалисты, «только ты сам можешь себе помочь» (self-help world). А если какое-то государство внезапно решает проявить альтруизм, то следует задаться непраздным вопросом: каковы его истинные цели и задачи. Любые альянсы – это временные браки по расчету, которые расторгаются, как только союз перестает быть выгодным одной из сторон. И нужно исходить из того, что всегда существует «особая опасность ренегатства» (special peril of defection), так как особенности мировой политики и военных технологий позволяют государствам временно отступать от договоренностей и добиваться быстрого изменения в балансе сил и потом предъявлять это международному сообществу как свершившийся факт, с которым придется жить.
Именно поэтому ООН или другая подобная организация вряд ли может работать более эффективно. Или, как это дипломатично сформулировал замглавы МИД России Сергей Вершинин, «эффективность ООН находится в прямой зависимости от политической воли, договороспособности и дальновидности входящих в нее государств-членов».
Представляется, что при этом кое-что сделать все же можно. И ключевой реформой, которая оптимизировала бы работу ООН, могло бы стать повышение представленности стран Глобального Юга в Совете Безопасности – то, о чем уже много лет говорит российская дипломатия. Появление ЮАР или Индии (скорее всего, без права вето) позволило бы не только уравновесить дискуссии, но и послать сигнал, что геополитические реалии необратимо изменились.
