«Как только тебя освободили, ты – русский». Почему школьный учитель стал штурмовиком

Евгений Рассоха вырос в Донбассе, работал обычным физруком в школе в поселке Еленовка под Донецком, тренировал детей в местном футбольном клубе. Но его жизнь резко изменилась в конце февраля 2022 года с началом СВО, когда молодой тренер добровольно поехал на призывной пункт. Уже через несколько суток учитель, не имевший до того никакого боевого опыта, в качестве рядового стрелка 105-го полка Народной милиции ДНР принял участие в освобождении Мариуполя.

Почему пришлось воевать в украинской полевой форме и бронежилете в надписью «Сделано в США»? Что говорят жители Донбасса, которые возвращаются в родные дома с территории Украины? Что пережитый военный опыт меняет в человеческих отношениях? На эти и другие вопросы Евгений Рассоха ответил газете ВЗГЛЯД.

ВЗГЛЯД: Евгений, для вас, как жителя Донбасса, привычная мирная жизнь закончилась не в 2022, а еще в 2014 году. Помните те события?

Евгений Рассоха: Я работал в нашей еленовской средней школе учителем физкультуры. У меня вся жизнь связана со спортом, с футболом – три года техникум спортивный, пять лет университет физической культуры и спорта. Когда в Киеве пришли к власти нацисты, у нас начались митинги за независимую республику, за присоединение к России. А потом прямо к нам в поселок зашли украинские войска – и митинги, естественно, прекратились.

А потом нас предупредили, что Еленовку освободят военные ДНР. И мы, жители, сидели по подвалам, пережидали штурм. Фронт двигался туда-сюда. Но, слава Богу, армия ДНР отбила Еленовку.

ВЗГЛЯД: Не российская армия отбила, как уверяли тогда в Киеве? Вы видели, что это были местные бойцы?

Е. Р.: Что значит видел? Среди них были мои знакомые, я этих ребят со школы знал. Они взяли в руки оружие и отбили Еленовку. Обычные мужики. Не за контракт, не за деньги, а по велению сердца.

Фронт тогда остановился сразу за Еленовкой, в трех километрах от нас прошла как бы граница с Украиной. Мы даже слышали, как украинские войска по утрам заводили свою бронетехнику.

На той стороне границы остались наши родственники. В том же Мариуполе, где я потом воевал, осталась тетя, мамина сестра. Но ездить туда я уже не мог.

И началась жизнь в ДНР, жизнь под огнем. Время от времени нас обстреливали. Мы даже школьников на переменах во двор не выпускали. Все должны быть в помещении, потому что так безопаснее в случае артналета. В 2015 году образовался чемпионат ДНР по футболу, и в этом чемпионате мы с ребятами, которых я тренировал в местной команде, прямо под обстрелами ездили играть. Так мы и жили годами. В 2018 году украинский снаряд попал и в мой дом, разбил его. Нас с мамой чудом не задело.

ВЗГЛЯД: Вы поддерживали отношения с теми, кто остался по ту сторону новой границы?

Е. Р.: Конечно. Например, в освобожденном теперь уже, а тогда занятом Украиной Угледаре у меня много однокурсников было. Многие были за Украину. Мы в соцсетях одно время общались, и они в итоге отписались от моей страницы. Но, по сути дела, я им всегда отвечал, уже позднее – ребята, если вы против меня, против России, почему вы не встали лично на оборону своего города Угледара, когда туда шла российская армия? Почему-то я смог в свое время, а вы нет. Вы ведь все просто уехали. Ну и кто прав тогда? Кто тогда действительно сражался за свою землю? И чья она тогда на самом деле?

На эту тему
• Ветеран СВО Константин Рыжак: Среди моих бойцов нашлись ребята, сделанные из стали
• Ветеран СВО Сладян Добраш: Я знал, что даже моя смерть может помочь России
• Мусульманская многодетная мать Зебахан Авазмударова рассказала, как год отслужила медиком на фронте

ВЗГЛЯД: Вы попали на фронт добровольцем? Как и когда это произошло?

Е. Р.: После 24 февраля 2022 года. Мы обрадовались: сейчас Россия зайдет и быстро все закончится. Так устали от этих обстрелов! А 25 февраля в школу пришел запрос: все парни в возрасте от 20 до 30 лет приглашались принять участие в освобождении Донбасса. Я стал советоваться с мамой, думал день-два...

ВЗГЛЯД: Колебались?

Е. Р.: Жизнь дается всего один раз. С другой стороны... А что, я – спортивный парень, быстрый, ловкий. Решился. Пришел в школу и объявил: «Завтра еду!».

Рано утром оделся по-спортивному, с рюкзаком футбольным. Вышел на остановку, жду автобус. Подошли еще два парня, тоже местные. Александр – тут рядом живет, хотя у него вся семья в Харькове, и Евгений – завуч нашей школы, я его очень хорошо знал. Вот мы втроем и приехали в Донецк. Пришли на пункт сбора: «Хотим помочь республике! Помочь военным Российской Федерации». Нам ответили: «Молодцы! Герои!»

Потом уже в другом автобусе знакомились с другими бойцами – там были и добровольцы, и мобилизованные. Обычные люди все. Кто с железной дороги, кто с теплосети, кто из газовой службы.

Затем всех нас распределяли в различные части ополчения ДНР. Я попал в 105-й полк Народной милиции. Повезло – нам достался комбат Александр Пересвет. Умница, смелый человек, уже повоевавший. Бывают разные командиры, но этот человек берег нас. По крайней мере, из нашего батальона большинство ребят живыми ушло – и это его заслуга.

Нас разделили – одни уехали в Крым на обучение, а нам сказали: «Едете освобождать Мариуполь». И пока ждали приказ – еще пару суток – комбат нам все разрешал. Например, пользоваться телефонами, фотографироваться вместе, в обнимку, ведь потом уже телефоны запрещали. Но комбат сразу сказал: «Можете сниматься на память, ребята, потому что вернутся не все».

ВЗГЛЯД: Так и сказал?

Е. Р.: Так и сказал. Потом пришла команда переодеться. Дали две минуты. Скинули гражданку, надели форму. Раздали и оружие. А потом командиры шли вдоль строя и распределяли: ты будешь автоматчиком, ты – гранатометчиком, а ты – помощником гранатометчика… А я попал в штурмовую группу.

ВЗГЛЯД: Практические наставления были? 

Е. Р.: По собственно штурмовой работе нет. А в целом… Ну, например, сразу посоветовали ночью не курить. Не использовать зажигалки. Малейший огонек видно издалека. Комбат сказал, чтобы и телефоны вообще не использовали. Связи все равно нет, а экран светится. Сказал: «Если будете просто светить, вас просто убьют – и всё, это ваша жизнь, берегите себя».

ВЗГЛЯД: Какой первый населенный пункт вам довелось освобождать?

Е. Р.: Поселок Ялта под Мариуполем. Въехали, еще не зная, есть ли там Украина. Комбат кричит: «Выпрыгиваем с "Уралов", штурмуем местную администрацию!» Но штурм не понадобился. Никого там не оказалось, кроме двух полицейских.

Когда я забежал, у них с мундиров все украинское было сорвано уже – погоны, нашивки, шевроны. Через час они уже стояли в нашем строю с нашими автоматами, потому что они местные были.

Никто не захотел просто так умирать за украинскую власть. Зачем? У них там семьи жили, они – такие же русские, как и мы. Я так считаю: как только тебя освободили, с этого момента ты – уже русский. Никто никого не терроризировал, не убивал, как в Киеве потом говорили.

Мы там провели несколько суток, жили в казарме «азовцев». Вышки стояли по периметру. На стенах осталась свастика и символика нацистского батальона «Азов»*. Причем казарма была женская. Может, снайперши жили. Если они, то это – ядовитые змеи. Нас, мужиков из ДНР, они за людей не считали. Спокойно могли застрелить, на раз-два. Убийцы.

ВЗГЛЯД: Первый бой помните?

Е. Р.: Да, это было возле терминала мариупольского аэропорта. Мы через него заходили в город – вернее, пытались зайти. Прямо на «Уралах» заехали в аэропорт, а там окопы, вырытые еще украинской армией. Она же там оборонялась – прямо по взлетной полосе.

Нас тут же расставили в эти окопы. По всему городу стрельба. «Азовцы» засели в ближайших жилых домах и оттуда палили по нам из всего, что у них было. Украинские дроны над нами летали – а ведь ни у меня, ни у других ребят в тот момент не было никакого боевого опыта. Некоторые стреляли по дронам, а большинство просто лежало лицом в землю в окопах.

Потом поднимаем голову и видим: горят наши танки, те, что по взлетной полосе ехали штурмовать. Вдруг от одного танка мужчина к нам выбежал. Пожилой, полненький, помню. Шлем танкиста на голове, за спиной – автомат с прикладом. Спрыгнул к нам и говорит: «Пацаны, дайте сигарету!» Над головой стреляют, а он такой, как будто все нормально, молодец. Оказалось, он с 2014-го воюет.

Пробыли мы там девять часов, а казалось, что прошло полчаса. Это и был наш первый бой. Через аэродром мы так и не смогли пройти, пришлось отступить.

ВЗГЛЯД: Какой бой в Мариуполе был самый тяжелый?

Е. Р.: Все. Каждые 10 минут.

Как потом оказалось, мне было суждено с боями весь Мариуполь пройти, вплоть до гавани и «Азовстали», через центр города. Пришлось дойти и до знаменитой 1-й больницы, и до того самого драмтеатра.

Помню, как-то остановились на ночлег в сгоревшем торговом центре, и рядом с нами были профессионалы – морпехи. Они были в шоке, когда со мной пообщались – мол, откуда ты, учитель, вообще тут взялся, в этом пекле.

19 апреля мы подошли к «Азовстали», и вот там действительно был очень тяжелый бой. Взяли вэсэушников в окружение – они укрылись внутри, но и по мостам туда пытались пробиться остатки «азовцев» со всего города. А мы эти мосты держали на мушке и не давали никому перебежать. Весь остальной город был к тому моменту очищен. Было понятно, что дальше им придется сдаваться. Поэтому 21 апреля, кстати, и считается днем освобождения Мариуполя.

Правда, на этом и для меня участие в спецоперации закончилось…

ВЗГЛЯД: Почему?

Е. Р.: Травма. Причем я получил ее еще в марте, в самый разгар боев за Мариуполь.

Представьте: идет огонь, вокруг свист пуль. Чтобы уйти от огня, запрыгиваю в ближайший дом через пластиковое окно. И внутри помещения вижу – сидит какой-то парень, явно наш, как потом оказалось – из 107-го полка, тоже из ДНР. Парень ранен, зажал голову руками от страха, видно, что в панике. А такие быстро там погибали. Командиры кричат: «Кто назад побежит? Надо увести пацана!»

А мы только что под обстрелом пробежали сюда. Кто же его поведет, под огнем? Говорю: «Ну давай я!» Мы прыгаем обратно из этого окна – и я срываю себе колено. Рву связки. И потом бегу под огнем с этим раненым к нам в тыл. Говорю ему: «Когда по тебе стреляют, нужно бежать неблизко друг к другу. Дистанция четыре-пять метров. И бежать змейкой, вилять-вилять, не останавливаться, чтобы в тебя не попали». И вот мы перебегаем…

ВЗГЛЯД: Бежали с порванными связками?

Е. Р.: Так адреналин же! Он действует как обезбол. Я просто сесть не мог, а бежать мог. Вывел его в итоге.

ВЗГЛЯД: И дальше в медчасть?

Е. Р.: Там же вокруг – хаос, все горит.

Себе для первой помощи я схватил то, что валялось под рукой – простую резиновую камеру из велосипедного колеса. Перетянул ею колено – вместо бинта эластичного, и так еще месяц воевал. Но в итоге нога выгнулась в бок, встала вкривь.

И вот в конце боев за Мариуполь, 21 апреля, командир меня чуть ли не насильно отправил в штаб на медобследование. Приезжаем в штаб, там молодой офицер выходит, смотрит и спрашивает: «Давно у вас нога такая синяя?» «С месяц», – отвечаю. Он даже смутился и так вежливо спрашивает: «Вы не против, если на скорой помощи вас сейчас увезут?» И всё, меня посадили в скорую, вместе с гражданскими. И поехал я в Донецк как есть – с бронежилетом, с белыми повязками, грязный. Борода – вот такая!

Дома у меня в углу сложено то, в чем я тогда приехал в больницу с передовой, даже повязка белая. Причем форма на мне была украинская, ведь наша почти сразу вся износилась. В Мариуполе дома горели, все грязное было, одевали то, что находили. «Азовцы» когда тикали, то сбрасывали с себя обмундирование и переодевались в гражданское. У меня и бронежилет лежит – 6-го класса с надписями «Збройнi сили України» и «сделано в США». На бронежилете «Джонни» написано. Это был мой позывной – меня Женя зовут, поэтому и «Джонни». Везде написано – и на рюкзаке, и на перчатках.

В Мариуполе связи не было, но как только мы выехали в тыл, на свою территорию, где ловила связь, я включаю трубку, звоню маме. Она – в слезы. Говорю: «Мам, представь! Еду по трассе Мариуполь – Донецк. Эта трасса 10 лет была закрыта для нас!» (смеется).

Мама была счастлива. Представляете, как она переживала? Она же даже не знала, жив ли я еще. Школа вся была рада, что я жив, слава Богу.

ВЗГЛЯД: Долго пришлось залечивать травму?

Е. Р.: Пять месяцев провалялся в больницах. Было тяжело… И нервы тоже стали шалить: самолет пролетает – у меня сразу паническая атака. Хотя во время боев таких проблем не было.

Дальше я попал на комиссию в военкомате. Посмотрели меня и поставили категорию «Д», то есть пожизненно комиссовали. Получил я военный билет ДНР, удостоверение участника боевых действий, удостоверение ветерана. Пенсию себе оформил, все как положено. У меня куратор есть из фонда «Защитники Отечества». С ее помощью льготы на дом оформил – 50% скидка на все ЖКХ.

В том году очень был приятный момент. Из Донецка позвонили директору нашей школы, спрашивают: «У вас работает герой, который помогал освобождать Мариуполь? У нас в исполкоме стоит подарок для него – холодильник». До этого подарили стиральную машину. Я даже удивился.

Так что если у кого из таких же ветеранов, как я, вдруг какие-то проблемы, я так поагитирую: ребята, обязательно обращайтесь по месту жительства в фонд «Защитники Отечества», их отделения открыты на каждом шагу.

В фонде помогут вам встать на ноги, если вы инвалид. Подобрать протез, если нужно. Помогут психологически. Отправят вас на лечение, на реабилитацию и так далее. Помогут с пенсией. Если надо, помогут документы восстановить. Не вешайте нос, даже если вдруг у вас нет близкого или родственника и некому о вас позаботиться.

Еще хочу сказать: научитесь быть счастливыми и тогда будете счастливыми. Не ищите во всем плохое! А если живете в ДНР, просто можете найти меня в соцсетях. Я к вам приеду, побеседуем, постараюсь вас поддержать. Республика у нас маленькая.

ВЗГЛЯД: Как сейчас себя чувствуете – физически и психологически?

Е. Р.: Гораздо лучше. Работаю снова физруком в своей же школе. И даже снова играю в футбол. Вот сегодня нога побаливает, потому что вчера играл, нагрузил ее. И еще врачи рекомендуют каждый год лежать в больнице. Я не каждый год ложился, но вот в прошлом году лег. Дело в том, что у меня нервные срывы случались. Есть такое...

ВЗГЛЯД: Какие сегодня настроения у ваших земляков на освобожденных территориях? Домой возвращаются, в том числе те, что уехали в начале СВО на Украину?

Е. Р.: Конечно. Я буквально вчера с такой семьей общался. Из Волновахи на Украину уезжали целыми семьями, у них дома разбили, когда освобождали. Но теперь многие вернулись и уже получили квартиры в качестве компенсации.

ВЗГЛЯД: Объясняют, почему вернулись?

Е. Р.: Как, почему вернулись? Они здесь родились. Что им делать на Украине? Никто их там не ждет – во Львове, в Польше. Многие, кто там живет, жалуются, горюют. А тут у них – новые дома. Им все отстроили. Они сейчас живут – слава Богу.

Вот, например, они меня подвозят – и по пути что обсуждают? Как идет торговля. У моего знакомого ларек на рынке. Мужик ездит на иномарке и у него уже вторая машина – «девятка». Значит, жизнь хорошая, налаженная.

ВЗГЛЯД: Однако боевые действия продолжаются. И кто-то по-прежнему уходит воевать.

Е. Р.: Конечно. Вот мои ученики, вчерашние дети, недавно подписали контракт и тоже ушли на фронт. Леша, Илья, Марк – очень хорошие ребята, вежливые. Вот они втроем теперь мне пишут: «Евгеньевич, мы в "штурма" пошли!». Фотки мне присылают, где они в камуфляже и с оружием. Я отвечаю: «Ребята, это ответственное дело, не детский сад. Берегите себя!» Но горжусь ими, настоящие мужчины.

ВЗГЛЯД: В чем главное отличие между тем, как вы ощущали себя на фронте и в мирной жизни?

Е. Р.: Там, на фронте, нет такого, что «ты плохой, я хороший». Здесь можем даже с друзьями поссориться, а там – никто ни с кем не ссорится. Там все бойцы – как одна семья.

И более того, теперь это сказывается на том, как я живу сейчас. Я сейчас – кум своего командира, крестный отец его детей. И так у меня почти со всеми своими бывшими сослуживцами, кто вернулся. Мы теперь вместе – одна семья.

* - организация признана террористической, запрещена в РФ