Сережа Куценко не дождался СВО. 29 января 2022 года он умер в Луганске в гериатрическом интернате.
Шел апрель 2015 года. Мы поехали в Хрящеватое, ЛНР, с гуманитарной помощью. Половина населенного пункта стояла еще в руинах. Поселок-призрак без людей. Улицы разбитых домов и сожженной техники. Убитые танки, покалеченные БТР. Куски гусениц, отломанные башни – куча ржавого железа усеивала улицы небольшого поселка рядом с Луганском. Боевые действия на тот момент уже давно закончились – больше полугода назад.
Вода и электричество были только в некоторых частях поселка. Воду подвозили на машинах. Выручали свои колодцы, если были. Но люди там жили, и их было немало. Многие вернулись домой после боевых действий лета 2014-го, когда Луганск был в окружении и в этих местах творился в буквальном смысле ад. Батальон «Айдар»* мародерствовал по домам. Нацики, как называли боевиков нацбатов Украины местные, насиловали и грабили – об этом рассказали немало жителей, кто с этим столкнулся. С осени 2014-го Хрящеватое стало уже глубоким тылом, линия фронта ушла сильно дальше.
И вот мы приехали туда с гуманитарной помощью. Израненный, разбитый и пустой поселок. Последней точкой развоза были бараки, где жили люди, которые остались без дома. Там мы должны были передать помощь Сереже.
Девчонки из сельсовета Хрящеватого помогали нам развозить гуманитарную помощь.
– Он болеет давно, с ногами у него что-то. Гниют вроде, не знаю… – сказала одна.
Мы подъезжаем к его одноэтажному домику, а его нет.
– Далеко не уйдет. А, точно, вон он.
Сергей Владимирович шел с одним сломанным костылем, перемотанным изолентой. Еле шел – вокруг камни, колдобины, ноги подкашиваются. Костыль тоже еле держался и подгибался.
В комнате барака, где он жил, была лишь кровать и закопченная печка. А еще у него были усы. Меня как током ударило тогда. Когда была маленькой, обожала мужчин с усами. Папа всегда гладко брился, а я мечтала, чтобы у него были усы. Ну, такие, как в советских фильмах про казаков. Это была семейная шутка по поводу меня и мужчин с усами. Так вот Сережа появился, словно из чего-то давно забытого – снов, каких-то встреч, фильмов.
Дом, где до 2014-го жил Сережа, ВСУ разбили во время обстрелов. От него ничего не осталось. Слава Богу, он в это время был в подвале и остался живой. И переселился в этот ничейный барак. У него был прогрессирующий полиартрит, и он ходил с трудом. Как выживал – загадка. Топил углем, который дали соседи. Руки не слушались, а костяшки пальцев были огромные и опухшие.
Было в нем что-то такое, от чего сжималось сердце. Нет, не жалобное, а наоборот. Какая-то гордость. Он не ныл, а скорее рассказывал – что вот такая развалина, поэтому и не на фронте со всеми, что там от меня толку. Хотя, в общем, по возрасту ему уже воевать поздновато было, под 60.
После нашего отъезда в Москву моим луганским друзьям пришлось ехать к нему почти сразу – загремел в больницу. Неудачно упал, а рядом никого не оказалось, кто мог бы помочь. Открытый перелом, кость торчала наружу. Почти сутки пролежал так, пока соседи не нашли. Жизнь под угрозой, а нога под ампутацию. В больнице ничего не было тогда – ни расходников, ни лекарств. Мы в Москве бегали по всем аптеками и магазинам медтехники, закупали все, что нужно, и передавали автобусами. Серегу чудом спасли. Состояние было тяжелое. Ребята-волонтеры к нему каждый день приезжали, а мы постоянно что-то докупали и передавали. В аптеках ЛНР было пусто.
А когда дело шло к выписке, стало ясно, что возвращаться в барак с одной ногой ему нельзя. В поселке все еще не было ни воды, ни света – ничего. А теперь у него одна нога, причем оставшаяся тоже не то чтобы здоровая. Суставы все набухшие и больные. А он один, с женой развелся лет 20 назад, с дочкой не общался. Помочь было некому, и мы взяли все на себя.
Смогли его устроить в гериатрический интернат для ветеранов Великой Отечественной. Когда я приезжала в Луганск, сначала ехала к нему в интернат. На входе были уверены, что мы – родственники. «Твои приехали!» Меня он называл «дочей». Наша совместная фотография стояла на его тумбочке возле кровати. Мы дружили.
- СВО испытывает на прочность будущих медиков
- Волонтеры рассказали о помощи жителям новых регионов и бойцам в госпиталях
- «СВО изменила мое отношение к жизни»
В первую очередь благодаря его обаянию и отличному чувству юмора. Мы с ним хохотали всегда.
В молодости он был мастером спорта по боксу. А еще был командиром танка, когда служил. Половина жизни проработал водителем на фурах. И каждый день, сколько я его знаю, смотрел новости и переживал, что превратился в развалину и не мог уйти в ополчение. «Я должен быть там, с нашими», – говорил он всегда, когда обсуждали обстановку на линии фронта.
Не только мы его поддерживали, но и он нас. У Сережи не так много осталось в жизни после того самого лета 2014 года. Он и жить-то не хотел с больными суставами, оставшись на улице без всего. Никогда, никогда никого не винил в том, что оказался в таком положении. И не унывал, хотя наши упаднические настроения витали в воздухе. «Ничего, и Киев будет наш. Подожди, доча».
А когда всем, у кого паспорт ЛНР, стали выдавать паспорта России в 2019 году, он радовался как ребенок и повторял: «Главное – дожить, главное – дождаться наших!»
А потом он умер. Я больше не слышу в трубке: «Рядовой Куценко слушает!»
24 февраля 2022 года утром я плакала. Это было чудо, которое мы все, кто имел хоть какое-то отношение к Донбассу, ждали восемь лет. Серега тоже ждал этого чуда, но не дождался. В День Победы я обязательно вспомню его. И тысячи, десятки, сотни тысяч людей, которые не дождались этой простой штуки – быть собой.
Сережа не дождался. Но, Господи, как же он ждал Россию!
* Организация, запрещенная на территории России
