«После тяжелого ранения я переродился»

В Тульском кремле недавно прошла выставка «Одна на всех. Победа!». Частью экспозиции стали картины ветерана СВО Владислава Панова. Это не выглядело бы необычным, если бы не обстоятельства жизни самого художника – не имевшего опыта живописи до последнего времени и вернувшегося со спецоперации без обеих рук.

Как изменилась работа пулеметчика за время СВО? Кого можно считать военным профессионалом? Насколько ограничен в своих возможностях человек без рук? На эти и другие вопросы Владислав Панов ответил газете ВЗГЛЯД.

ВЗГЛЯД: Владислав, как думаете, почему вы попали в число тех, кому пришла повестка во время частичной мобилизации в сентябре 2022 года?

Владислав Панов: Прежде всего из-за категории здоровья в военном билете. У меня стояла категория «А» (годен к военной службе, абсолютно здоров – прим. ВЗГЛЯД). Ну и, конечно, потому, что я проходил срочную службу – служил в 71-й бригаде десантных кораблей Балтийского флота.

ВЗГЛЯД: Боевой опыт был?

В. П.:. Ни разу на тот момент не держал в руках какое-либо оружие. Я был мотористом дизельного генератора.

ВЗГЛЯД: Чем занимались на момент мобилизации?

В. П.: Работал в Москве вахтой – неделю через неделю. Копал шахты для отопления, водопровода. Тогда я как раз планировал менять профессию: хотел учиться на 3D-модельера.

Уже купил себе 3D-принтер, готовился печатать, оплатил курсы, взял отпуск для обучения – и тут объявляют мобилизацию. Прихожу домой, а у меня повестка в двери воткнута.

ВЗГЛЯД: Как вы это восприняли?

В. П.: Прямо скажем, нелегко было. Даже раздумывал о том, не стоит ли сбежать за границу, как некоторые тогда сделали. Четыре дня у меня было на это решение. Но в итоге решил: раз мне судьба предложила такой путь, надо идти.

В семье вообще атмосфера была такая, будто меня отправляют на верную смерть. Все плакали. Меня это разозлило, потому что я не шел умирать! И я задвинул гордую речь: «Я вам торжественно клянусь, что вернусь живой!» Как видите, клятву сдержал.

ВЗГЛЯД: Куда и кем вас направили воевать?

В. П.: Меня определили в ВДВ, 106-я дивизия. А там уже сделали пулеметчиком. Нас обучали хорошие специалисты. Они дали базу, которая позволила выживать и понимать, что происходит на поле боя.

Потом направили прямо на фронт. Мы стояли сначала за Клещеевкой (село в Артемовском (Бахмутском) районе ДНР – прим. ВЗГЛЯД). В тот период уже брали Бахмут, и мы держали один из углов котла. Отстояли месяца полтора, и нас оттуда направили на Соледар, на другую сторону котла.

ВЗГЛЯД: Какие были ощущения в первые дни на передовой?

В. П.: Тотальный шок. Помню, как только начали заходить на линию огня, нас сразу встретил противник, активно работал «Сапог» (СПГ-9 «Копье» – советский станковый противотанковый гранатомет – прим. ВЗГЛЯД). Он во время полета так мерзко свистит, особенно когда летит в твоем направлении. Ты в этот момент прямо чувствуешь, что он летит именно в тебя, и этот свист персонально для тебя… В моменте можно потеряться, не увернуться или не лечь. Но, благо, нам повезло. Бог уберег, дал опыт.

ВЗГЛЯД: Вы работали в штурмовых порядках?

В. П.: Нет, моя задача была не пропустить противника. Я состоял в крупнокалиберной поддержке, мы чуть позади стояли. Первое время мне с пулемета было тяжело работать.

По ощущениям, как будто находишься в «Звездных войнах»: пули, пролетая, издают звук, как лазерный бластер в «Звездных войнах».

Огонь шел плотный. Нам, мобилизованным, в первом же бою сказали: «Если вы отдадите хоть одну точку, они здесь оттяпают большой кусок и с этого направления будет активная работа артиллерии, и тогда сорвется штурм Бахмута».

Никто из мобилизованных в боевых действиях до этого никогда не участвовал, но мы дали противнику жесткий отпор с минимальными потерями. Хотя могло быть гораздо хуже… Мужики, которые работали на «птичках» (БПЛА – прим. ВЗГЛЯД), говорят, что на той стороне на наш небольшой отряд человек 200 надвигалось.

ВЗГЛЯД: Что помогло свыкнуться с новой реальностью?

В. П.: Коллектив. Чем больше ты обсуждаешь с товарищами то, что происходит вокруг, тем больше понимаешь, что все происходящее реально. Реальность, например, в том, что ты можешь выйти из блиндажа – и тебя убьют через секунду. И если ты хочешь выжить, понимание этой реальности дает возможность учиться чему-то новому намного быстрее, чем ты был способен в мирной жизни. В итоге у нас некоторые умельцы научились даже из-за дома стрелять под углом 90 градусов.

ВЗГЛЯД: Что главное в работе пулеметчика?

В. П. Не отступать. Работать при любых условиях. Вести непрерывный огонь, поддерживать своих постоянно.

ВЗГЛЯД: На каком оружии вы работали?

В. П.: На крупнокалиберном пулемете «Корд». Работать с него приятно, но вот бегать с ним мало удовольствия, весит 25,5 кг. Правда, у меня был напарник – короба и патроны кто-то же должен нести. Помимо этого, еще нужно иметь с собой лопаты, провизию – немного еды и воды, чтобы хотя бы первые два дня пребывания в пулеметном гнезде думать только о боевой обстановке.

ВЗГЛЯД: Есть какие-то хитрости, как оборудовать пулеметное гнездо? В работе пулеметчика в целом?

В. П.: По поводу гнезда хитрость проста, и она называется «копай как можно больше и глубже». Чем лучше оборудована будет позиция, тем больше шансов выжить.

Что касается собственно работы пулеметчика, то уже тогда, на моих глазах, она сильно менялась. Пулеметы все больше отодвигались в тыл.

Можно стоять за 2-2,5 км от линии фронта и оттуда работать по баллистической траектории. Это вполне реально, хоть и трудно, так как стреляешь, по сути, вслепую. Далекая закрытая огневая позиция.

А вблизи я бы предпочел ПКМ. Он легче, удобнее, и можно гораздо больше боеприпасов носить, 300-400 пуль может быть с собой. И это сильно помогает: пока пулемет расстреливает две-три ленты, первая лента заряжается. И если рядом еще есть человек, который помогает в заряжании, то ПКМ может вообще не останавливаться, работать и работать.

ВЗГЛЯД: А стволы позволяют так долго работать?

В. П.: Запасные приносишь с собой. Тысячу-две патронов отстрелял – поменял ствол. Был случай: один парень минут 40 уже стреляет, отработанный ствол скидывает, другой надевает, от раскаленного ствола прикуривает и дальше начинает работать.

Сейчас, конечно, уже никто не даст так непрерывно работать из тяжелого пулемета вблизи линии фронта. Противник будет поднимать в небо «птицы» и быстро найдет этого пулеметчика. Уже тогда, в 2023 году, на моих глазах, война сильно менялась в пользу БПЛА. Хотя в то время пулеметом удавалось подбивать даже технику, за что я получил несколько наград.

ВЗГЛЯД: То есть пулемет позволял поражать технику противника, а не только живую силу?

В. П.: Да, 12,7-мм – могучий калибр. «Бэхи» (БМП – прим. ВЗГЛЯД) берет только так.

ВЗГЛЯД: Почувствовали себя в тот момент военным профи?

В. П.: Нет. Я думаю, что так и не стал военным профессионалом. Мне кажется, военный профессионал – это тот, кто сделал то, на что не каждый способен. Получил звезду Героя России или «мужика» (орден Мужества – прим. ВЗГЛЯД). Да и как я могу чувствовать себя профессионалом, если я однажды ошибся и получил ранение? У профессионалов ошибки недопустимы – я так думаю.

ВЗГЛЯД: Разве не противник виноват в вашем ранении?

В. П.: Я бы сказал, это стечение обстоятельств. Никто не предполагал, что за нами начнется охота. Противник был занят тогда на соседнем направлении – брали Раздоловку (село в Соледарской городской общине Бахмутского района, ДНР – прим. ВЗГЛЯД).

Мы ночью возвращались с отдыха, должны были заходить на позиции. Нас завезли в деревеньку, в домик на окраине с хорошим подвалом. А вэсэушники, видимо, в этот момент подняли «птичку» и по тепловизору увидели, что движется наш «квадрик». И отправили «птичку» со сбросом. Мне просто не повезло – снаряд упал прямо рядом со мной. Я в этот момент ставил сумки, планировал идти в подвал. Хлопок – и все, я ничего не вижу, не слышу, вообще не понимаю, что происходит.

Потом сообразил, что это сброс. Понимаю, что может быть второй, начинаю отходить. Понимаю, что ноги целы, но при этом не чувствую рук. Думаю, может, просто задет – сам же ничего не вижу. Когда зрение начало возвращаться, увидел, что рук-то нет. В этот момент мне на «квадрике» водитель кричит: «Давай, быстрее, запрыгивай!»

Повезло, что рядом оказался квадроцикл и меня сразу отвезли к медикам… У меня на правой руке три пальца более-менее целых было, сделали операцию, пытались их сохранить – но в итоге ампутировали обе кисти.

На эту тему
• «Всегда готовы встретить противника». Путь сотрудника Курской АЭС на фронт и обратно
• «Снайперов не любят ни свои, ни противник»
• «Мы зачищали опорник, а нам в ответ кричали на немецком»

ВЗГЛЯД: Что вы чувствовали тогда?

В. П.: Очень хотелось спать. Казалось, я усну, проснусь – и пойму, что этого всего не было. И так хотелось пить, как никогда раньше! Доходило до того, что я чувствовал: вот-вот потеряю сознание, если сейчас не выпью воды. Жажда была лютая.

При ранении же тело теряет кровь. Мозг отдает команду, чтобы организм вырабатывал новую кровь, а один из материалов крови – это вода. Поэтому очень хочется пить. Но хуже всего то, что пить в этот момент нельзя! Во время операции может сработать рвотный рефлекс, и вся эта вода начнет выходить. Плюс кровь же будет разжижаться, если в организме много воды. И за счет этого будет еще большая кровопотеря. Поэтому не разрешают пить, можно было только рот прополоскать.

Доходило до того, что я говорил: «Пацаны, даю слово, что я не выпью воды. Просто дайте рот смочить». Мне дали какой-то раствор, и я прямо целенаправленно показывал, что только споласкиваю рот и выплевываю. Понимал, что скоро мне снова захочется пить, и лучше выплюнуть, чем потом говорить: «Не-не-не, я на этот раз не совру». А так мне доверяли, давали еще и еще.

Конечно, было тяжело понимать, что всю дальнейшую жизнь проведешь без рук… Я был морально готов к тому, что могу потерять ноги – Бог с ними. Но руки.... Мой самый лютый страх был – потерять на войне руки.

ВЗГЛЯД: Как вы через это прошли? Что помогло справиться?

В. П.: Сначала очень переживал. Потом подумал: ну, я же выжил, назад пути нет, надо идти только вперед. Стал думать о дальнейшей жизни, чем буду дальше заниматься. Помогала мысль о путешествиях, о том, что я еще могу ходить. Не все еще потеряно. Я по натуре не люблю раскисать, плакать, ныть.

Символично, что я получил тяжелое ранение в мой день рождения. 13 июля 2024 года я, можно сказать, переродился, так как заново начал изучать жизнь. Начал учиться ходить, писать, кушать – то, что делает младенец. Просто более ускоренным курсом, так как я это уже проходил в детстве.

ВЗГЛЯД: Как близкие отреагировали на ваше ранение?

В. П.: Когда меня привезли в Москву, в госпиталь им. Бурденко, я встретился с мамой и со своей девушкой. Очень переживал перед встречей. Это же непросто – видеть своего ребенка или мужчину в таком состоянии… Даже думал, что лучше отпустить девушку, чтобы она нашла себе нормального мужика, с руками...

Но моя девушка сразу сказала, что потеря рук не повлияет на наши отношения. И это меня очень сильно ободрило. Я понял, что с этим человеком можно построить хорошую жизнь. Надеюсь, она станет моей женой.

ВЗГЛЯД: Насколько вам удалось функционально восстановиться?

В. П.: У меня было ранение не только рук, осколки разорвали левое бедро – оно было раскрыто, как ракушка. Хорошо, что мышцы сильно не пострадали. Бедро мне подзашили, и потом была реабилитация. Ходил на лечебную физкультуру, там был тренер – молодой парень, и мы с ним так законнектились хорошо. Он понял, что я хочу целенаправленно и качественно залечиться, и реально помог мне.

Было очень больно разрабатывать, сгибать ногу. Я выходил с его занятий, и меня просто трясло от боли. Но зато буквально через полторы недели я ходил уже как нормальный человек, мог приседать и вполне естественно двигаться. За это большое спасибо тренеру.

Еще при ранении у меня лопнула барабанная перепонка. Я не мог нормально мыться, купаться: если вода попадет во внутреннюю раковину, то начнется загноение. Мне провели операцию: за ухом взяли биоматериал и закрыли им дырку в барабанной перепонке. Слух пока не вернулся, зато теперь я свободно двигаюсь, могу ездить на речку, поплавать.

Со временем я полностью адаптировался. Моя девушка помогла подобрать одежду, которая мне подходит: и удобно, и стильно. А прежняя одежда мне уже абсолютно не подходит из-за ранений – за все цепляется.

ВЗГЛЯД: По сути, вас возрождает любовь.

В. П.: Да, от своей девушки я ощущаю активное проявление женской бескорыстной любви и теплоты. Я долго привыкал к чужой помощи. Но приходится проявлять смирение и соглашаться принимать помощь, потому что так будет лучше, быстрее. Хотя в целом я могу делать 90% того, что делают остальные люди. Просто медленнее – вот в чем отличие.

ВЗГЛЯД: Что-то еще изменилось?

В. П.: Я хожу без протезов – и на меня на улице куда больше стали обращать внимание. Смотреть. Особенно когда совершаю пробежки по утрам. Это сразу бросается в глаза. Я стал более запоминающимся человеком, скажем так (улыбается).

ВЗГЛЯД: А внутри вас что-то поменялось?

В. П.: Посттравматического синдрома я в себе не замечал. Но на всякий случай попросил свою девушку подыскать мне психолога – и мы с ним сейчас общаемся.

Морально и психически я стал сильней, 100%.

Да, физически я потерял, но я учусь и расту. Единственный вариант компенсировать физические потери – стать еще сильнее в моральном и психическом отношении. И передать эту силу новому поколению, особенно своему. Хотелось бы, чтобы мой будущий ребенок был суперсильным человеком.

ВЗГЛЯД: Как вы видите свою будущую жизнь?

В. П.: В санаториях во время реабилитации я посещал различные мастер-классы. Там начал рисовать и внезапно понял, что у меня неплохо получается. Более того, понял, что в этой сфере даже смогу зарабатывать себе на жизнь. Летом мои работы были представлены на выставке в Тульском кремле.

А несколько месяцев назад я стал участником проекта «Герой-71» (программа поддержки участников СВО – прим. ВЗГЛЯД). Там мне назначили куратора – министра культуры Тульской области Татьяну Вячеславовну Рыбкину. Это очень хороший, позитивный человек. Она помогла мне поступить в Тульский колледж искусств им. Даргомыжского, где я начал обучение на графического дизайнера. Так я смогу начать новую жизнь.