«Снова ощущаю радость. Это один из эффектов реабилитации ветеранов»

Компьютерные игры помогают ветеранам боевых действий избавляться от посттравматического стресса. Житель Хабаровского края Артем Бельский убежден в этом не только как владелец собственной IT-компании, но и как человек, прошедший СВО и организующий сегодня турниры по киберспорту среди других ветеранов.

Почему ветеранам может быть полезно пережить войну заново, погрузившись в виртуальную реальность? Как выглядит посттравматический синдром и что лучше всего помогло с ним справиться? Почему спецоперация меняет отношение к людям? Об этом и многом другом газете ВЗГЛЯД рассказал бывший гвардии сержант Артем Бельский.

ВЗГЛЯД: Артем, до сентября 2022 года вы работали в сфере IT. Но представителям этой профессии предоставляли бронь от мобилизации. Как же вы попали на фронт?

Артем Бельский: Как бы это высокопарно ни звучало, сработало воспитание. Нам постоянно с детства объясняли: военная служба – святая обязанность гражданина мужского пола. По-другому и быть не могло. На срочной службе мною была дана присяга стране, а для меня это не пустое слово. Тем более что глядя на то, что происходит в мире, что происходит с русскими людьми на Украине, в Донбассе, я не мог оставаться равнодушным.

Я пошел в военкомат на следующий день после объявления частичной мобилизации. Там и получил повестку. Я знал, что по состоянию здоровья прохожу – не дали бы повестку, я бы сам попросил ее выписать.

ВЗГЛЯД: В семье не отговаривали?

А. Б.: Из близких – никто, в том числе и мать. Все с пониманием отнеслись. Знали, что они меня так воспитывали, что так и должно быть. Надеюсь, я оправдал их ожидания.

ВЗГЛЯД: Куда вы попали после мобилизации?

А. Б.: В 64-ю отдельную гвардейскую мотострелковую бригаду – уже на следующий день. И сразу начались учения. Было много нового – ведь меня не было в армии 20 лет. Например, новый автомат Калашникова. Собственно, у нас потом на вооружении и был АК-12. Мы – мотострелки, поэтому обучались управлению БМП трех разных модификаций. Первая – это «копейка», а еще есть «двушка» и «трешка».

ВЗГЛЯД: На какой участок вас направили?

А. Б.: Запорожская область, Гуляйполе. Наша задача была не допустить прорыва противника.

ВЗГЛЯД: Не было шока при попадании в зону боевых действий?

А. Б.: Я прекрасно понимал, что будет происходить. Никто не обещал, что будет легко. Фронт – это тоже жизнь, просто немножко другая, с поправкой на прилеты и на работу совершенно другую – военную.

Пригодился опыт срочной службы в армии. Если есть стержень, который дала «срочка», становится легче. Армия – как доменная печь. Ты оттуда выходишь либо закаленным, либо трухой, пеплом. А я люблю такие ситуации, которые помогают проверить самого себя.

ВЗГЛЯД: Как боролись со страхом?

А. Б.: Страх был всегда. Просто наступали моменты, когда уже устаешь бояться. Когда тебе ставят задачи, связанные с угрозой жизни, ты думаешь: кто это сделает, если не я? Ты боишься – и все равно выполняешь приказ.

ВЗГЛЯД: Или перестаешь бояться…

А. Б.: Значит, у тебя начались проблемы с психикой. Страх спасает, рефлексы помогают удержать концентрацию внимания. Природа не зря его придумала. А бесстрашные там долго не живут.

Помню, однажды вышли на боевое дежурство. Нашу группу заметили, начался минометный обстрел. До сих пор помню пошагово, как мы дошли. Ты уже примерно знаешь, куда что упадет, инстинктивно падаешь заранее. Взрыв – поднимаешься, идешь дальше. Высчитываешь секунды, когда примерно следующий удар. Опять падаешь, падает мина, опять встаешь. В это время я уже даже не боялся. Просто считал мгновения. Как говорила героиня «Унесенных ветром», «я подумаю об этом завтра». Вот и тогда думал: сейчас главное – дойти, а там будем бояться.

В общем, надо делать свою работу – через боль, кровь и пот. Сказать: «Я не буду» – невозможно, иначе товарищей подставишь. Рискнешь их жизнями. А на тебя ведь рассчитывают – что ты не заснешь на посту, не проспишь «контрнаступ» или вылазку ДРГ, которая может вырезать весь блиндаж.

ВЗГЛЯД: Особое чувство ответственности перед людьми?

А. Б.: Вообще другое отношение к людям. Вот вам пример. С одним из бойцов в нашей небольшой группе я не находил общего языка. Мы ругались, иногда чуть до драки не доходило. Но это было в тылу. А едва мы выходили на позиции, вся неприязнь куда-то мистическим образом исчезала, оставалась только боевая работа. Он меня прикрывает, я прикрываю его. И даже крамольных мыслей не возникает – ему насолить. Ведь если дать волю чувству, ты поднасолишь всей группе. Где-то в тылу, в быту вы можете ссориться, что хотите делайте, но на задании ваши межличностные конфликты уже не играют роли. И самое интересное: впоследствии мы стали с ним настоящими друзьями. И дружим даже после моего ранения.

На эту тему
• Ветеран СВО Сергей Грызов: Для Вооруженных сил я не режиссер, а десантник
• Ветеран СВО Сергей Тарасюк: В штабе штурмовал горы бумаг военной бюрократии
• Ветеран СВО Кирилл Назаренко: В плену нам сказали, что мы – «обменный фонд»

ВЗГЛЯД: Как получили ранение?

А. Б.: На боевом дежурстве 25 мая 2023 года, через девять месяцев после мобилизации. Шел обычный минометный обстрел, к которому мы давно привыкли. Обычно противник просто не попадал – а тут попал. Прямо в нашу группу.

Все остались живы, слава Богу, – но с ранениями. Я оказался самым тяжелым – несколько осколков до сих пор в голове. Один прямо в мозгу, не вытащили. Врачи говорят, что с такими осколками люди доживают до глубокой старости.

ВЗГЛЯД: Что вы чувствовали в тот момент?

А. Б.: Когда прилетела мина, звук был тонкий, как будто шипящий, как огромный комар пролетает внутри головы… Я по религиозным взглядам – агностик. И мне вдруг стало интересно, в какую сторону сейчас все шатнется. И на этом я отключился.

Когда очнулся, вокруг – темнота, но слышу человеческие голоса. Понимаю, что я еще здесь, на этом свете. Голова вроде работает, разговаривать с трудом, но могу. Чувствую, что руки-ноги на месте. Потом оказалось, что я очнулся слепой – уже в госпитале им. Бурденко, в Москве.

Зрение возвращалось два месяца. Помните, старые черно-белые кинофильмы заканчивались тем, что вся картинка на экране сжималась до маленькой точки? А у меня в обратную сторону – маленький кругляшок на зрачке все расширялся-расширялся…

Потом я начал ходить, но поначалу шатало, будто я пьяный. Что делать – голова задета, контузия III степени. В узких пространствах не мог находиться, постоянно куда-нибудь заваливался, что-то ронял при этом. Кроме того, эпилепсия возникла. В общем, реабилитируюсь до сих пор. Прошел военно-врачебную комиссию, дали инвалидность и уволили по состоянию здоровья из Вооруженных сил.

ВЗГЛЯД: А эмоционально как вы себя чувствовали и чувствуете теперь?

А. Б.: После ранения было постоянное психологическое напряжение. Скажем, посмотрели косо прохожие – и это уже бесило. Все-таки на фронте специфический стиль поведения и чисто мужское окружение. Там – война, солдаты и офицеры гибнут… А здесь сталкиваешься с непониманием окружающих. Все занимаются бытовыми делами, многим наплевать, когда они видят новости про СВО по телевизору. Некоторые даже воспринимают их с негативом. Все это вызывало у меня агрессию. В общем, если говорить медицинским языком, было посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР). Требовалось «выровнять социальное поведение».

ВЗГЛЯД: Сами пошли к психологу?

А. Б.: Меня направил к психологу фонд «Защитники Отечества». И я проделал большую работу. Меня больше не тревожат ночные кошмары, тревога снизилась. Я другим ветеранам теперь рассказываю про этот опыт. Говорю им – идите к врачам, не надо бояться. Я ведь вижу, что у некоторых вернувшихся ребят начинаются сложности в семье из-за психологических проблем. Некоторые ветераны могут закрываться в себе, их надо вытаскивать. А были такие ситуации, что приходилось вытаскивать на грани суицида.

Есть у некоторых проблемы с запрещенными веществами или с алкоголем. Надо выявлять первопричины этого на психологическом уровне. Иначе – если тебя не убили на войне, убьют другие вещества здесь, на гражданке. В депрессии не сможешь жить в любом случае. Так что нужна, нужна психологическая реабилитация.

ВЗГЛЯД: Для вас каким оказался эффект от работы с психологом?

А. Б.: А вот – в январе этого года я познакомился с девушкой, в марте сделал ей предложение, в мае у нас уже состоялась свадьба.

Теперь я в браке – на 100% снова ощущаю радость, счастье. Это один из эффектов реабилитации, работы с психологом.

ВЗГЛЯД: Наверно что-то помогло и кроме психолога?

А. Б.: В первую очередь тот факт, что меня ждали с фронта родители и ребенок. И еще одно существо, которое совершенно не может без тебя обойтись – американский стаффордширский терьер. Да, на собственном опыте выяснил, что собака имеет значение для реабилитации. И для мотивации в принципе вернуться живым. Собака с тобой живет постоянно, 24 на 7. От нее такая бескорыстная и чистая любовь.

Кроме того, сейчас я часто с детишками работаю, разговариваю. В рамках уроков мужества меня приглашают школы, техникумы, институты. Провожу лекции о патриотическом воспитании, о том, как себя чувствует боец после СВО. Так вот, детишки задают вопросы, и я волей-неволей мысленно возвращаюсь в ту реальность. Но оказалось, что это не вредит, а помогает! Один из методов психологической работы – проговаривать на публику свои ощущения.

ВЗГЛЯД: Как вы теперь обеспечиваете себя и семью?

А. Б.: Получил приглашение от министерства культуры края – поработать в местном Агентстве креативных индустрий в качестве менеджера проектов. Приходят со своими идеями музыканты, художники, ремесленники, и мы им помогаем обрести себя и при этом заработать деньги.

Кроме того, прохожу курс в рамках нашей региональной программы «Герой Vостока» – аналог федеральной программы «Время героев». Сейчас вообще много программ для участников СВО. Я уж не говорю про жилищные кредиты, спортивные программы реабилитации.

Увлекся спортивным метанием ножа, бесплатно отучился на тренера, получил категорию судьи. Со мной учились наши парни, тоже бывшие бойцы. На чемпионате России они заняли призовые места, парни – молодцы! А ведь некоторые из них – инвалиды, кто без ног, кто без рук.

В целом благодаря программе «Время героев» я понял, что мои навыки могут принести пользу государству и региону.

Чувствуется, что на нас возлагают серьезные надежды, мы пытаемся их оправдать. Более того, мы сами можем помочь другим – таким же ветеранам, как я. Например, как ни странно, с помощью компьютерных игр.

ВЗГЛЯД: Какие-то специальные игры?

А. Б.: Есть, например, компьютерная игра про СВО, а точнее, про самые первые дни спецоперации, про «гостомельских богатырей». Я уже вышел на разработчиков – и теперь мы готовим турнир, причем не только среди участников СВО. Это же мостик поколений! Папа с сыном могут играть вместе.

Сами разработчики, насколько мне известно, уже ведут переговоры с Минобороны, чтобы игру применяли для реабилитации бойцов. Понимаете – надеваешь наушники, погружаешься в игру, там гремят взрывы, слышен звук «вертушки», но ты понимаешь, что уже не надо шарахаться, в тебя больше не прилетит осколок, эти звуки уже неопасны… Очень полезно с психологической точки зрения.

ВЗГЛЯД: А если бы вы снова потребовались Родине как военный – вернулись бы в строй?

А. Б.: Один из эффектов ПТСР – тебя непрерывно тянет обратно. Хочется вернуться. Как же без меня фронтовые товарищи? Чем им помочь? Ты постоянно видишь их во сне. Но я понимаю: если выйду на боевое задание, могу свалиться в приступе эпилепсии. Парни будут еще вынуждены тащить меня в тыл.

С другой стороны, наша страна окружена противником. От нашего Хабаровского края тут недалеко Япония и Южная Корея, военные базы США. Если они полезут, вариантов у нас не останется. Надо будет брать в руки оружие. Слава Богу, я к этому готов, знаю, что делать – от ножа и лопаты до автомата. Как минимум своих близких смогу отстоять.