Несмотря на то, что высший слой мировой политики регулярно поставляет нам яркие новости, современная международная жизнь является удивительно однообразной и в какой-то мере даже монотонной. Военные трагедии большего или меньшего масштаба потрясают, однако не приводят к значимым изменениям, не «триггерят» процессы, способные сущностно изменить мир.
Нравится нам это или нет, но наблюдаемый сейчас перелом эпох выглядит делом узкого круга политических деятелей. Основная причина – это отсутствие широких общественных движений, что является неизбежным следствием отсутствия больших идей. Возможно, это даже и не плохо: по меньшей мере история прошлого века учит, что большие идеи всегда приводили к по-настоящему большим войнам.
И неправильно думать, что революция в мировой политике и политике вообще – это только про изменения государственного устройства. Религиозные движения на Востоке или в Европе, создание в XVII веке Вестфальского порядка, появление в середине XX столетия европейской интеграции или учреждение АСЕАН также являются примерами качественных трансформаций. Но сейчас мир, похоже, исчерпал потенциал для изменений в содержании международной политики.
Даже такие прогрессивные формы взаимодействия между государствами, как БРИКС или Шанхайская организация сотрудничества, представляют собой продукт государственной мудрости, но не массовых общественных устремлений. В какой-то мере то, что мы сейчас наблюдаем – это реванш государства как единственной инстанции, распоряжающейся международной политикой.
Разница только в том, насколько конкретные государственные устремления отвечают основным тенденциям времени: именно это ставит политиков в положение обороны (Запад) или наступления, хоть и мирного (Россия, Китай и остальной мир). И остается верить, что таланты современных правителей позволят им наладить жизнь в условиях, когда проблемы имеют только субстантивный, но не процедурный характер.
В современном мире невозможно представить себе, что внутренний переворот в одной из наиболее сильных держав окажется способен привести миллионы ее граждан «под ружье», толкнуть на военную агрессию в отношении остальных. Это, напомним, было в европейской, по крайней мере, истории делом вполне обычным и привело к таким важным для истории конфликтам, как войны революционной Франции или Вторая мировая война.
За несколько столетий до этого Реформация – революция идей – полностью видоизменила Европу. А последовавшая вслед череда войн закончилась появлением основ современного международного права, да и всей системы норм и правил, существование которых нам до последнего времени казалось совершенно бесспорным. В случае с русской революцией 1917 года созданной энергии оказалось достаточно для того, чтобы определить существенную часть событий всего XX века.
Впрочем, и современных событий также, поскольку борьба России за возвращение своих позиций в мире является прямым следствием того, как завершилась история СССР и его противостояния с Западом. Не говоря уже о Китае, где привнесенные из Европы и России «большие идеи» стали основой для небывалого в истории сплочения нации, оказавшегося впоследствии фундаментом современного экономического и политического могущества Поднебесной. Ведь всего 100 лет назад китайский народ представлял собой общество крайних индивидуалистов, подвигнуть которых на действительно общее дело было абсолютно невозможно.
Широкие общественные движения в Европе и Северной Америке, включая череду французских революций и Гражданскую войну в США 1861–1865 годов, создали Запад как военно-политического и идейного гегемона современного мира. Позиции которого настолько прочны, что уже долго выдерживают не только давление со стороны остального человечества, но и некомпетентность собственных политиков.
В международных делах бурные внутренние трансформации первой половины прошлого столетия в самых значимых странах привели к появлению такого феномена, как международные организации. Не раз приходилось сталкиваться с удивлением студентов международной политики, когда они осознают, что вся колоссальная «сетка» международных организаций – от ООН и до самых малозначимых агентств – просто не существовала во времена молодости их прадедушек и прабабушек.
Все эти организации умирают сейчас. Отчасти под давлением стран Запада, которые успешно подмяли под себя основные рычаги непосредственного управления даже в таких универсальных и демократических по задумке структурах, как ООН. Но отчасти в силу естественного хода истории – отсутствие необходимости в массовой политике на национальном уровне естественно поощряет отмирание необходимости в ней на уровне всего международного сообщества.
Не удивительно, что самой высшей формой решения насущных проблем становятся саммиты глав государств и правительств. А то и двусторонние встречи, на которых нет места международным организациям, как посредникам. Совещания на высшем уровне, соответственно, отличаются между собой только пропорционально тем ресурсам, которыми в реальности обладают их участники.
Высшую силу имеют прямые переговоры между Россией и США, за ними следуют контакты этих держав с Китаем и в чуть меньшей степени – с Индией. Меняют мир совещания на высшем уровне стран, которые разделяют общие прогрессивные ценности, как это было на прошлой неделе в Пекине. И совсем в хвосте плетутся встречи на высшем уровне тех, кто не обладает никакими возможностями изменить мир вокруг себя – глав государств Европы или Юго-Восточной Азии.
В Европе, бывшей всегда «кузницей» нововведений в мировой политике, затухание этой практики заметно сильнее всего. Еще несколько десятилетий назад именно объединения предпринимателей или работников были основными лоббистами взаимного открытия рынков. Даже в середине 1990-х годов приходилось видеть толпы таких деятелей, штурмующих официальные кабинеты в Брюсселе. Сейчас значение этих кабинетов сведено к периодическим бессмысленным заявлениям глав Еврокомиссии или Европарламента, которые не представляют никакого интереса не только для России, США или Китая, но даже для самих государств Евросоюза. Штурмовать их нет никакого смысла.
Немного отстают американцы, где приход к власти Дональда Трампа и его команды широко воспринимается как своего рода «революция» против закостеневших практик государственного управления. Но особенность американской и английской модели в том, что почти любая «революция» представляет собой только обертку манипуляций со стороны экономического истеблишмента.
Отличаются Россия, Китай или Индия: тут стратегия властей опирается на широкую общественную поддержку, в основе которой лежит понимание, что альтернатива текущему курсу – это возвращение в унизительную зависимость от Запада и отказ от самостоятельного выбора будущего.
В большинстве других государств мира происходит балансирование между двумя экстремумами: полным исключением населения из политики, как на Западе, и его участием в ней на основе четко выраженного приоритета национального значения – как в России, Китае или Индии.
Подчеркнем, то, что мы сейчас видим, является невообразимо однообразным на фоне событий и процессов прошлого века. Это однообразие сильно огорчает ученых-международников и заставляет их думать о том, что наименее предсказуемо и, таким образом, не верифицируемо академически – о роли личности в истории.
Более того, современная природа международной политики, из которой исчезла активность широких масс населения, создает у сопереживающего наблюдателя впечатление абсурдности происходящего, поскольку «не бьется» с его жизненным опытом, приобретенным в противоположную по содержанию эпоху. Но это намного лучше, чем повторение прошлого, когда «большие идеи» сдвигали огромные массы людей и поддерживали в них способность уничтожать себе подобных на уровне обществ, а не их отдельных профессионально подготовленных представителей.
Единственный существенный риск, который можно увидеть – это полная деградация политического класса в державах, все еще обладающих техническими возможностями организовать беду сравнительно серьезного масштаба. Здесь на «передовых» позициях находится Европа, а выгодно отличаются – Россия и другие страны мирового большинства. Американцы тоже, на первый взгляд, не совсем безнадежны. А значит, что у мировой политики есть шанс благополучно пережить эпоху, когда массовая политика уже стала достоянием прошлого, а правила филигранного взаимодействия лидеров еще не до конца выработаны.
