Господь не помогает боязливым

Который день мне пишут: что вы думаете про тех, кто бросился уезжать, испугался мобилизации?

Для начала: я не хочу и не могу никого осуждать.

Вы не поверите, но человек может пугаться. Имеет право на слабость. Даже мужчина. Вопрос – способен ли человек с этим страхом совладать.

Человек имеет право не быть патриотом. Ну и давайте честно – у людей могут быть серьезные претензии к государству, власти и чиновникам. Пока критической ситуации нет, это не вылезает. Простая схема: меня государство не трогает – я живу, как считаю нужным, и не трогаю государство.

А теперь ситуация кардинально изменилась. И люди побежали. Оправдывая себя тем, что всегда понимали, что это и страна не та, и власть не очень. Даже как бы патриоты находят оправдания, судя по письмам: мосты не бомбят, Ургант вернулся, виновные в ошибках до сих пор не расстреляны. Поехал я.

В действительности их гонит страх за себя, свои семьи, свое будущее. Смеяться и осуждать я не готов. Уезжают-то люди неглупые, пассионарные, средний класс, айтишники, люди, способные созидать в России.

Но вообще-то претензии к государству есть и у людей, кого принято презрительно величать «ватниками». Начиная от ударов по центрам принятия решений и заканчивая вполне бытовой миграционной политикой. Тоже могли бы побежать. И тут мы приходим к основному.

Боятся все. Те, кто остался, тоже боятся. Те, кто не уехал, не то, чтобы не видят проблем. Но уезжать не позволяют личные убеждения.

Люди, которые остаются, имеют веру в Россию. Возможно, ни на чем, кроме, собственно, убеждений, не основанную. Люди, которые остаются, также боятся и за себя, и за семьи, у них такой же стресс, как у беглецов. Они также не могут прогнозировать свою жизнь. Но есть то, что дает им силу не бежать. Мужчины и женщины, которые остаются, обладают мужеством. Мужество – это одна из составляющих достоинства.

Люди, которые остаются, имеют чувство долга.

Они, в конце концов, просто не готовы ломаться перед обстоятельствами. Они не могут себе позволить, чтобы страх их раздавил.

И вот они, точнее, мы, кто остаемся, пытаемся справляться. Кто-то вопреки всему продолжает свой бизнес. Кто-то продолжает работать на заводе, в метро, на стройке. Кто-то идет по мобилизации.

Кто-то будет продолжать волонтерить в тылу. А нам, давайте откровенно, понадобится больше сборов в помощь армии. Армия становится больше, скоро зима, чиновничья машина часто неповоротлива. Но и вот чиновники тоже остаются. Со всеми нашими претензиями к ним, но они здесь.

Меня коробит, когда я слышу, что уезжающих называют «крысами, которые бегут». Перестаньте. Это люди. Слабые. Испуганные. Но люди. Кто-нибудь из них, возможно, передумает и вернется назад. Мы что, отвергнем их?

Кто-то не вернется. Будут и те, кто станет издалека писать разные глумливые вещи про Россию в стиле «так вам, глупому быдлу, и надо».

В глубине же многие из них до конца жизни, возможно даже комфортной и удачной, будут помнить, как бежали, гонимые животным страхом.

И еще. Мы годами не занимались идеологией. В какой-то момент – было же – вообще договорились до того, что она нам не нужна. А теперь удивляемся тому, что у людей нет ориентиров, нет понимания, чего ради все это (я не про СВО даже, а вообще – куда страна глобально-то идет), и они бегут.

Оправдывать уезжающих я не хочу. Оно им и ни к чему, они сами себе все красиво объяснили, когда бежали, оставляя свои семьи и своих женщин. Но мы все делаем выбор. 

Одни в пользу страха. Другие в пользу мужества вопреки обстоятельствам. Это очень и очень трудный выбор. Выбор через боль и лишения.

Но вторых гораздо больше. И хорошо. Господь не помогает боязливым.

И возможно, так в России создается новое общество. Общество бесстрашных. Хотелось бы верить в это. Источник