В трагедии с очередным школьным расстрелом меньше всего обсуждается сама школа. Доступ к оружию, охрана, видеоигры, «при СССР такого не было» – это пожалуйста. Но собственно поле боя остается за кадром.

Хочется узнать, как давно эксперты изучали состав классов хотя бы собственных детей? И когда в последний раз читали разнообразное законодательство, гарантирующее равный доступ к обучению всем жителям Российской Федерации?

Недавно в одной из хороших, но государственных школ центрального района Москвы 17 учеников младшей школы были вынуждены перевестись в другой корпус, попросту бежав из своего родного класса. Это совсем малыши, им лет девять–десять. У них были прекрасные учителя. Но в классе был еще один малыш, сделавший пребывание остальных в этом классе невозможным.

Возможно, этот ребенок столкнулся с насилием дома, возможно, у него существует какой-то неврологический или психиатрический диагноз, никто не знает. Но малыш срывал уроки, нападал на детей и учителя, вел себя девиантно и асоциально. Выли все – и ученики, и родители, и – особенно – учителя. Но у нас есть очень толерантный закон, гарантирующий любым детям равный доступ к образованию.

Другими словами, что бы ни сделал ребенок в школе, его нельзя из нее исключить. Его можно оставить на второй год, если он совсем не в состоянии учиться, и тогда он отравит жизнь следующему классу. Но нельзя заставить родителей перевести его в другую школу или на домашнее обучение, это должно делаться только в добровольном порядке. Если ребенку будет поставлен официальный диагноз, ему дадут тьютора-наставника, за государственный, разумеется, счет. И тьютор постарается помочь всем выжить, он поможет учиться этому ребенку и окружит его вниманием, будет, возможно, даже выдавать лекарства.

Только государство не может заставить родителей отвести ребенка к врачу и получить диагноз, если родители этого не хотят. У нас ведь очень гуманное и толерантное общество. Принудительное освидетельствование как элемент ненавистной с советских времен карательной психиатрии в цивилизованном обществе невозможно. Правда, последствия этого гуманизма разгребают дети – как те, кто не получает своевременного лечения и реабилитации, так и те, кто вынужден с ними сосуществовать. Если внимательно следить за детскими коллективами, то можно изучить, как появляются подростки с желанием «уничтожить все и вся». Сложнее сказать, кто в этом виноват. В той школе, о которой я говорила, дети и их родители предпочли сбежать. Но на их место набрали новеньких. И новые 17 человек могут избрать другую тактику. Так появляется буллинг.

В нашем детском саду был ребенок с очевидными проблемами поведения. Он бил, кусал и обзывал всех вокруг, включая воспитателей и чужих родителей. Впрочем, для своих он тоже не делал исключения. Его очень любила его семья и всячески старалась адаптировать в социуме через заботу и внимание. Родители делали все, чтобы подружить ребенка с его сверстниками. Кроме похода к врачу. Возможно, родители догадывались, что без диагноза они не уйдут и списывать поведение малыша на проблемы роста и характера уже не удастся. Они действительно боялись, что ребенка заколют лекарствами и сделают овощем, что на нем будет клеймо ПНД и прочие отягощения для будущей успешной жизни. Поэтому родители продолжали его просто любить, а детский коллектив реагировал как мог. Ребенок стал изгоем.

Никто не хотел садиться на стульчик рядом с тем, кто плюнет или укусит, никто не хотел становиться с ним в пару, играть или звать на день рождения. Вроде смешные детсадовские проблемы, но нет, не смешные. Сам ребенок остро чувствовал отвержение, страдал, а его поведение усугублялось. В школе это вылилось в массовый буллинг со стороны повзрослевших детей. Минимум таких же друзей-аутсайдеров, насмешки со стороны привлекательных девочек, никакой надежды на романтическую взаимность.

Это замкнутый круг. Школа не может избавиться от сложных детей, потому что гуманизм. Родители не диагностируют сложных детей, потому что либо плевать, либо «жалко». Государство не может принудительно диагностировать детей, потому что права человека. А основная масса детей, оказавшись один на один с проблемой, отвергает и издевается над нетипичными сверстниками. А те, в свою очередь, превратившись в злобных затравленных зверьков, растут и мечтают дать сдачи обидчикам.

При этом сложно винить во всем детей. Во многих российских школах инклюзивное образование, и в классах есть дети с официальными диагнозами. Этот диагноз позволяет открыто объяснять, что Ваня забрался на стол и мычит не потому, что он хулиган и быстро к директору (который тут бессилен), а потому что есть такие дети, они родились с болезнью или синдромом, это может случиться с каждым, и давайте, ребята, постараемся сосуществовать все вместе, потому что это реальный мир.

И вот рядом с Ваней специально обученный человек, тьютор, который поможет ему реже кричать петухом и лучше понимать материал. Дети – не враждебное племя и не масса для лепки, они в целом вполне разумные существа, равный и честный разговор с которыми может решить множество проблем. Они способны испытывать сочувствие к «не такому» однокласснику, если будут знать, почему он «не такой» и видеть, что взрослые пытаются всем помочь. Но главное – не бросать детей без поддержки, друг против друга.