Президент Франции Эммануэль Макрон, принимающий у себя в августе «Большую семёрку», предложил несколько расширить её состав.
Однако и без новаций Макрона в минувшее пятилетие, после того, как за крымским вычетом России «Большая восьмёрка» стала вновь «Семёркой», с её составом было не так-то просто. С 2014 года на место России приглашали Евросоюз – в лице председателя Еврокомиссии и председателя Евросовета. Вышло строго по Стругацким: «… Дверь распахнулась, движимая властной рукой, и в комнате появилась Тройка в полном составе – все четверо – плюс научный консультант профессор Выбегалло».
При всём влиянии на мировые дела, Евросоюз не является государством – тем более чем-то отдельным от европейских континентальных держав-членов «Group of Seven» (а вот Британия на наших глазах из ЕС ускользает, наполнив новым содержанием английский языковой оборот «on the Continent»). Так что с подключением Европейского союза «Семёрка» стала работать как бы в двух измерениях, как «совместное заседание Совета Союза и Совета Национальностей» – хоть прежде она оставалась как раз островком Бесшенгенья, где главенствовал старый державный принцип и словно не учитывались европейские новации, наставшие с 1992 года.
А ведь начиналась «Семёрка» в 1975 году именно как съезд руководителей крупнейших стран первого мира. Тогдашний президент Франции Валери Жискар д'Эстен собрал у себя в Рамбуйе президента США, бундесканцлера ФРГ, премьеров Японии, Британии и Италии со зримой целью вернуть европейский мир к некоему подобию концерта держав, повреждённого Первой мировой войной и добитого Второй. В 60-е президент Шарль де Голль пошёл на сближение с СССР и на жёсткое противостояние с США, затребовав из американских кладовых французский золотой запас и выйдя из военной организации НАТО.
Даже позиции английского языка во Франции были ограничены не только французским пуризмом, но и недолгой попыткой насадить в лицеях обязательное изучение испанского и русского – словно латыни и греческого былых времён. Жискар д'Эстен был более любезен, чем генерал: он созвал «Большую шестёрку» (через год приросшую Канадой) с намёком, что за этим круглым столом первый будет разве что первым среди равных.
Впрочем, тогда и сами США чувствовали себя скорее королём Артуром среди рыцарей «свободного мира», а не гегемоном эпохи Трумэна и Эйзенхауэра. Это было время после вывода войск из Вьетнама и падения Сайгона, после нефтяного кризиса 1973 года (тяжелее всего ударившего по самой нефтеёмкой стране самых больших автомобилей), после десятилетий роста экономик Италии, Франции и ФРГ, после взлёта Японии (казавшегося неостановимым), после ассиметричного реванша Британии, ответившей на своё политическое и экономическое умаление «Британским вторжением» в мировую массовую культуру и в саму Америку. Даже Голливуд в 60-е – начале 70-х рыночные позиции частично уступил западноевропейцам, осунулся и снимал кино под европейское. США, хоть и взявшие Луну, как будто поскромнели.
В самом деле, в Рамбуйе 1975 года возникло ощущение возврата к концерту держав межвоенья, пускай этот концерт играл самое большее для половины человечества и поначалу на экономические темы. (Прообразом «Шестёрки» и стали совещания глав минфинов). И повестка первой встречи словно подтверждала пропаганду стран советского блока: обсуждались последствия нефтяного кризиса, безработица, инфляция, отказ от золотого обеспечения доллара.
Однако это был отнюдь не конец Pax Americana, а лишь новый этап глобализации под американским главенством. Первый представлял собою фактически установление диктатуры США над разгромленным в войне европейским миром. Япония была оккупирована, Канада из британского плацдарма превратилась чуть ли не в американский задний двор.
Второй этап ознаменован был основанием в ноябре 1975 года «Большой семёрки» (при первой встрече – «Шестёрки»). За несколько месяцев до этого, с 30 июля по 1 августа, в Хельсинки прошла конференция 35 государств (европейских, включая СССР, а также США и Канады) в рамках Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Завершилась она подписанием Хельсинкских соглашений. Парадоксальным образом процесс, инициированный Советским Союзом ещё в 1968 году, привёл к тому, что на встрече, созванной с целью продекларировать нерушимость послевоенных границ, лидеры соцстран поставили подписи и под декларацией о соблюдении прав человека, пролоббированной в западном лагере Константином Мельником, французским спецслужбистом и русским советником де Голля.
Не столь уж важно, сколь реальным было равенство членов «Большой семёрки» вне её совещаний, настолько соблюдались Хельсинкские соглашения странами соцлагеря. Важнее, что мир восстановился после великого военного разорения, устоялся после распада колониальной системы и стремился к согласию. Советский Союз как заслуженной наградой наслаждался временным эффектом от «косыгинской пятилетки» и «высокой нефти» – подъёмом до паритета с Америкой или претензий на оный по многим параметрам (отнюдь не одному ядерному). Временный кризис постиг США. Им и объяснялась политика разрядки (но за нею не в меньшей мере крылась расчётливая дальновидность).
В этих условиях неспешная и недолгая советско-западная конвергенция (начатая не Америкой, а Францией) и декларативное равноправие семёрки капитанов капиталистического лагеря были двумя сторонами одной медали. Европейский мир 70-х всё больше играл в самого себя прежнего – до большой войны 1914 года. Тогдашние, довоенные конвергенция и глобализация были более настоящими.
Тем не менее вскоре оказалось, что судьба «Семёрки» (во всяком случае, в классическом составе) – поработать штабом Запада на время отнюдь не спокойного прогресса, но многостороннего кризиса (экономического и нового витка холодной войны) и неожиданной перестройки, не только советской, но и мировой. Первая же встреча по принципу «7+1» с участием лидера Советского Союза, уже растерявшего соцлагерь, стала для Михаила Горбачёва и для СССР последним событием такого международного класса – стоял июль 1991-го.
А там наступил несомненный третий этап послевоенной глобализации. Соединённые Штаты будто собрались полететь уже и на Солнце. Европейское Экономическое Сообщество преобразилось в Евросоюз. Во встречах «7+1» от лица Российской Федерации стал принимать участие Борис Ельцин – и с 1997 года «Семёрку» провозгласили «Восьмёркой». Зато по мере того, как в 2000-е путинская Россия качественно подтягивалась к прочим участникам, постоянной темой для заочных пересудов сделалось её возможное исключение за несоответствие «оказанному высокому доверию».
Одновременно, по мере расширения Евросоюза, начал бросаться в глаза и другой парадокс: если задумывался ЕС как орудие реванша Европы (какими бы иными словами ни объясняли его назначение), то чем дальше, тем заметнее становится, что Брюссель – довольно американский город. Прямо как «Люберцы – столица Москвы» для перестроечных «люберов».
Однако в созванной после кризиса 1998 года всемирной «Большой двадцатке» (19 крупнейших национальных экономик плюс ЕС) никаким суперамериканизмом не пахнет. При этом новые региональные альянсы, замысленные в США, не задались: ни «Тихоокеанское партнёрство», нацеленное на уравновешение Китая, ни «Атлантическое партнёрство», явно задуманное для большего контроля над связями Европы, особого энтузиазма у членов не вызвали. За предложением Обамы «развить и углубить» американо-китайский экономический симбиоз, чтобы «Chimerica» превратилась в политический альянс, последовал обратный процесс. Наметилось размежевание неофициального союза «дракона и орла», возникшего ещё в конце 70-х, перешедшее при Трампе в торговую войну. На то она и «Химерика».
Теперь Макрон предлагает расширить то ли «Семёрку», то ли «Восьмёрку», то ли «Девятку» и превратить её в многочлен с переменными и неизвестными. Из аннотации с официального сайта предстоящей встречи заметно, что это очень американский текст – написанный на американском политжаргоне (скорее, демократическом), с метанием челленджей и напоминанием, что мы живём «во время цифрового перехода и климатических изменений». Сомнительно, чтобы Валери Жискар д'Эстен, Франсуа Миттеран или Жак Ширак изъяснялись о целях «Семёрки» в столь громокипящем ключе.
В расширенной программе первым пунктом поставлено приглашение на роль «проводников демократических ценностей и свобод» Индии, Австралии, ЮАР и отчего-то Чили, кое далеко от экономических рекордов, зато образцово слушается МВФ и даже из крупнейшего традиционного экспортёра меди сделалось добровольно главным по чернике (рынок меди любезно заняли США).
Вторым пунктом идёт совещание глав Египта, Сенегала, Буркина-Фасо и Руанды при кураторстве ЮАР. Заявленная тема, разумеется – «партнёрство равных». Но больше похоже, что намечается проработка Египта, ЮАР и чёрной Африки по вопросу нежелательных отношений с Китаем и Россией.
К чему это всё? Мир вступает в четвёртый этап глобализации. Есть признаки, что на этом этапе главенствующее положение, пока принадлежащие Америке, постараются занять европейцы. Причём это может быть даже не Европейский союз (аморфный, декларативно-левый, инфильтрованный вашингтонскими и лондонскими лоббистами), но некая неформальная коллегия старых держав, действующих тише и жёстче, нередко чужими руками. «Б-7» теряет прежнюю прозрачность и с нею блеск. Вернее – последние отблески западного мира 70-80-х, чёткого и соблазнительного, что был, в свою очередь, лишь отблеском несостоявшегося суперевропейского мира ХХ века.Вероятно, тому, что придёт на смену сегодняшней «Семёрке», будет далеко до прежнего выжидательного и забавного политеса. Если, вообще, что-то придёт.
