Чем больше пишешь, чем больше читаешь, особенно если чередуешь языки, тем чаще чувствуешь: есть явление, свойство, действие, но слова для него не хватает. Случается и обратное: слово есть, но обозначаемого предмета оно не стоит.
Например, в истории раннего Средневековья остался ёмкий термин: порнократия, «блудовластие». Обозначает он всего лишь период в истории папского Рима в начале и середине Х столетия, когда сменявшие быстро друг друга понтифики зависели от членов одного из римских патрицианских семейств – как от мужчин, так и от женщин. Степень пресловутого разврата в Латеранском дворце Х века, нравственная физиономия тогдашних понтификов и характер власти полулегендарных временщиков остаются полем для споров, неразрешимых до конца времён и более не столь уж важных для европейской истории. Возможно, это просто политики Х века возвели на предшественников напраслину.
Однако слово «порнократия» так и просится быть приложенным к чему-нибудь актуальному. Например, имени порнократии достоин ломящий сегодня в европейском мире гендерно-либеральный дискурс.
Во-первых, что бы там ни рассказывали о «вариантах гендерной нормы», всякие действия либерального интернационала в области этого самого гендера почему-то оборачиваются всевозможными нарушениями норм общежития, физиологии и здравого смысла, начиная с безудержного эксгибиционизма и кончая вполне тоталитарным двоемыслием. Можно держаться сколь угодно свободных взглядов на половые вопросы, однако без политической привычки трудно не заметить, что сегодняшний леволиберальный извод общественной жизни стремится к форменному разврату.
Даже вопрос о воздержании ставится в нём похабно. Борцуньи с мужским половым потребительством считают приемлемым и полезным в этом деле заголение, какое раньше не позволяли себе и многие из промышлявших зазорным ремеслом. Видимо, фемэксгибиционизм должен работать на убийство мужских инстинктов за счёт отрицательной эстетичности.
Во-вторых, в либинтерновских взглядах и выходках даже то, что не «про это», является умственным блудом и вызывающей непристойностью. Вспомним картины безоглядной истерической «боротьбы» с остатками «мира белых мужчин» что в Западном полушарии, что в Восточном – или старательные поиски «русского следа» в этом шельмуемом и сокрушаемом мире. Если ты полагаешь, что равноправие – это именно равноправие, а не преимущества для развратников и чёрных расистов, то либо льёшь воду на русскую мельницу, либо русские льют воду на твою.
«Цветные революции» неизменно сводятся к апофеозу пошлости и похабства. Люди, считающие себя передовыми и свободомыслящими, радостно верят неприличным глупостям и творят непотребства. Никто не говорил, что политика – дело чистое. Но залог сохранения в ней определённой чистоты состоит в осознании и признании обратного: мы знаем, что занимаемся в том числе довольно низкими делами, поэтому постараемся без особой подлости. Как только вожди заявляют: «Ща будет битва добра со злом!» – начинается непотребство с уличной игрой на пианино, трясением безбюстгальтерных персей, воззваниями к довольно узкому мировому сообществу и грязными провокациями, «на дураков рассчитанными». Торжествует порнократия.
Чтобы быть оппозицией его величества, нужно самому стать, как минимум, его благородием.
Немалый вклад в ужимание российского оппозиционного либерализма до пресловутой статпогрешности внесла его неистребимая тяга к неприличию. То, что проходило в курилках редакций и отраслевых институтов и дошло до курилок «Белого дома» и Кремля, быстро надоело обществу снизу доверху и оказалось на улице – точнее, на проспекте Сахарова и в екатеринбургском сквере.
Правда, пошлость уровня «Пушкин нерусский» продолжает привечаться даже людьми, которые слово «либерал» не могут не переделать в ругательство. Подобные российские нелибералы удивительным образом сливаются с либералами, запачкивая, порнократизируя любой разговор об очевидном факте, что «наши люди» – это, прежде всего, русский народ. И те и другие не замечают, что в толерантных западных обществах пока не договорились хотя бы до того, будто в этих странах нет и не было титульной нации.
Истории социальных потрясений показывают, как заразны пошлость и подлость. Эпидемический характер они принимают не в моменты, когда разверзается бездна, а сильно раньше. Но если люди, рассуждающие о том, кому из них достанется какой министерский портфельчик, начинают делиться сплетнями уровня солдатских уборных, неприязнь и злословие перерождаются в порнократию. В России такой момент наступил в конце 1916 года. Как мы знаем хотя бы из Алексея Толстого (автора, тоже не сделавшего выбора в пользу честности и благородства, но многое повидавшего своими зоркими глазами), взыскателям портфельчиков это не принесло даже короткого счастья.
В последние несколько лет весьма неприглядную и как бы не страшную роль в настроениях российского общества сыграл украинский кризис. И без киевского майдана у России накопилось достаточно системных проблем, какое-то время превозмогавшихся, но отнюдь не решённых. Естествен соблазн вышибать клин украинской и заукраинской порнократии соответствующим клином. Но ударяет он не столько по лютым закордонникам, сколько по умственным способностям русского общества.
Пошлость – это ленивый отказ от сложности, за которым следует отказ от высоты. Желающий сделать попроще приходит к тому, что делает низко – опускается. Ещё полбеды, что общество приучилось талдычить невпопад: «Это ж как на Украине!» Беда в том, что навык осмыслять события не востребован и утрачивается. Размышление и научение подменяются пережёвыванием враждебных непотребств. У подсевших на пошлость мысли становятся коротенькими, как у злого Буратино.
Украинским пошлякам, чем выписаться из русских, проще выписаться из советских. «Россия – это советские, СССР и так давно уже развалился, а русских никаких не было, Пушкин эфиоп, они сами признают». Этот бред можно запросто тиражировать по-русски и считать себя украинцем. Российские пошляки отвечают, что Россия – это и вправду советские, СССР-2.0 грядёт, Пушкин – эфиоп, русский – прилагательное, действующее на территории РСФСР, а люди, говорящие на Украине по-русски – украинцы, даже если просятся в русские.
Украинским пошлякам для символического обозначения «европейского шляха» достаточно свалить памятники Ленину, давно уж мало кому нужные. Повалил Ленина – вот ты и Европа. Из сего российские пошляки сделали вывод, что нужно быть Неевропой и для того молиться на спасительные памятники. Если украинские пошляки орут «москаляку на гиляку» и острят об убитых погромщиками и снарядами, российские пошляки сделали вывод, что нужны симметричные меры и садистически-сладостно бормочут: «Кровь, кишки, раздемократило!» Если украинские порнократы считают, что «правильно убили советских», российские порнократы обнаружили вкус в обсмаковывании участи тех, кого «правильно убили советские».
Умственная и нравственная гангрена поползла дальше. Если советские либеральные порнократы ни к селу ни к городу смаковали нелепый советский культ Павлика Морозова, то новые красные порнократы делают вывод, что Павлик Морозов – национальный герой, а не жертва грязной деревенской бытовухи, и что миллионам разорённых и сгинувших русских крестьян и прочей «контре» «так и надо», ведь они убили Павлика! Купившиеся на советскую либеральную порнократию были уверены, что «рынок быстро всех накормит», главное, ничего не стесняться. Захватываемые новой советской порнократией рассказывают друг другу, что «при социализме всё бесплатно», главное, додавить до конца врагов народа!
Вполне естественно, что для России, пережившей катастрофу 90-х, массовой идеей и даже полуофициальной идеологией стало сохранение того работавшего, что осталось от советской эпохи. Даже люди, не скрывавшие своей неприязни к советской системе, принципиально защищали то хорошее, что при ней бытовало.Под украинское улюлюканье и лязг так и не отлаженной постсоветской экономики общество России вступило в процесс, далеко им не осмысленный. Стремительному тлению подвергается компромиссный постсоветский совпатриотизм. Многие радуются, надеясь, будто вспыхнет пламя, из пепла возродится советский феникс и всем задаст жару.
Увы, тридцать лет назад среди удушливого дыма в опустевшем советском гнезде вылупилась лишь либеральная порнократия. В ближайшее время мы можем остаться без плохенькой, но всё же позитивной идеологии. Люди, стращающие друг друга Западом, либералами и тем, что «будет, как на Украине», сами того не замечая, низвергаются в клоаку порнократии. Можно утешать себя, что она зато «хорошая», «советская», «народная», «наша». Но слишком уж она похожа на те самые непотребства, от коих пытаются убежать покупающиеся на неё.
