Женщина на войне и феминизм

Есть у меня знакомая Олеся, позывной «Лисенок», служит в Луганской народной республике.

Летом 2014-го ее назначили старшей позиции под Лисичанском – городом в Луганской области, откуда как раз уходило ополчение, потому что украинские войска наступали и их было больше. У Леси был простой приказ – вывести из-под огня оставшихся в живых, если к позиции подступит противник. Противник, собственно, подступил. Леся приняла бой. Когда боезапас кончился, Леся отдала приказ уползать. По ней и ее ребятам бил танк, но Леся увела всех, и никто не погиб.

Потом Леся встретила пятерых ребят с другой позиции – они не знали, что делать, и присоединились к Лесиному отряду. Отходили через поле – с фланга на них выехал БТР и вышла украинская пехота. Пробивались через дикорастущий хмель, когда сверху зашел самолет. Леся тогда подумала, что сейчас они все погибнут и она не выполнит приказ. Однако провела своих ребят, своих подопечных к зеленке, к лесу. Едва не умерли от жажды. Через несколько дней вышли к своим, узнали, что их уже записали в покойники.

У меня есть знакомая Валя Гетманчук. Она была снайпером в Донецкой народной республике. В бою она залегла в окоп с человеком, которого считала товарищем, и тот струсил – прикрылся ее телом от осколков рухнувшей рядом мины. Вале оторвало пальцы на руках и ногу.

В роте с названием AC/DC, что стоит на севере Луганской народной республики, была в 2014-м такая Наташа, которая совмещала должности повара… и снайпера, потому что ни тех, ни других не хватало. Когда рота должна была отходить с позиций – на нее пошли танки – Наташа уперлась. Выпрыгнула из машины, которая увозила ребят, сорок человек. Залегла со своей винтовкой – против танков. Прикрывала отход товарищей. Ее, конечно, убили, снаряд оторвал ей голову.

В общем-то, насколько мне известно, вопросы феминизма этих женщин волновали минимально. В экстремальных условиях законы пирамиды Маслоу определяют совсем другие приоритеты. Феминизм третьей волны мог появиться только в благополучном обществе, где полностью удовлетворены базовые потребности. Однако и не появиться после удовлетворения базовых потребностей он не мог.

В человеке стоит видеть человека, живого человека, а не объект, символ, прибор для удовлетворения потребностей. Эту мысль более или менее удачно феминизм третьей волны пытается донести до общества, потому что сейчас общество готово ее воспринять. Нельзя, конечно, говорить про общество как про какой-то общемировой дискурс: проблемы объективации вряд ли волнуют женщин арабского Востока – им бы добиться разрешения на снятие паранджи. А тетю Валентину из села Нижнее Бобоево больше волнуют, например, вопросы, связанные с домашним насилием и социальными выплатами, потому что муж снова напился и побил ее, а уходить тете Валентине с тремя детьми некуда.

Но если рассматривать более-менее благополучное общество, там уже можно разговаривать, как «увидеть человека в человеке». Это хорошо и правильно, кстати, потому что до идеала даже относительно благополучным обществам далеко и подобные проблемы решать надо.

Парадоксально при этом, что война, которая ставит все вверх дном, которая формирует общество, максимально далекое от благополучного – как раз решает эту проблему. Женщина на войне – в первую очередь человек. Женщина на войне относительно редко сталкивается с дискриминацией, угнетением, объективацией – ну то есть вот этими штуками, с которыми борются феминистки. И даже с харассментом. Да.

Я, кстати, сама, когда ехала на войну военкором, столкнулась с мнением, что меня там непременно изнасилуют, и не один раз. Особо продвинутые предполагали, что за этим я и еду. Так вот: ничего такого не было. Женщина – человек.

Правда, с некоторой дискриминацией пришлось все-таки столкнуться: бывало так, что меня не пускали на опасные участки, куда пускали коллег-мужчин. Этот факт не признать не могу: за женщин действительно больше боятся. Как я понимаю, ввиду того, что женщина считается созданием более хрупким, хотя мине, например сто двадцатой, решительно все равно.

И как же так получается? Почему в крайне неблагополучном военном обществе, где проблем выше крыши, внезапно бабах – решены все проблемы (утрируем, конечно, не все, но многие), с которыми борется современный феминизм?

На войне, в максимально экстремальных условиях, человек проявляется, как правило, лучше всего. Настоящее там все. Оттого, кстати, многие ушедшие «на гражданку» потом тоскуют по военному братству – и возвращаются. Это общество, которое совершенно не похоже на то, что мы выстраиваем в благополучной мирной жизни, и именно поэтому оно лишено большинства проблем мирного социума.

После войны, кстати, вообще на проблемы мирного социума начинаешь по-другому смотреть: не уменьшая их важность, но помня о том, настоящем, где есть только жизнь, смерть и братство.

Возможно ли исправление мелких багов мирного благополучного общества по отдельности, благодаря настойчивости активистов (и активисток)? По всей видимости, да. Не дай бог, чтобы мир превратился в сплошную войну – и все недочеты общества были ликвидированы именно такой ценой.