«Промывка мозгов шла на протяжении всего плена»

155-я бригада морской пехоты ВМФ – одно из соединений российских Вооруженных сил, которое приобрело большую известность во время спецоперации. Бригада была отмечена лично Верховным главнокомандующим. Именно в этой легендарной бригаде служил Кирилл Назаренко, уроженец Амурской области.

Сидя за штурвалом бронетранспортера, Кирилл оказался в одной из передовых колонн, вышедших в самом начале СВО на Киев. И одним из тех, кто был ранен и попал в украинский плен.

К счастью, уже через несколько недель он оказался в списках на обмен и был возвращен на Родину. Сегодня ветеран СВО, кавалер ордена Мужества Кирилл Назаренко снова дома, в родном городе Свободный Амурской области, обучает детей боевым искусствам, руководит военно-патриотическим клубом.

Как с морпехом обращались в плену? Что он чувствовал, когда вернулся к своим? Как его проверяла контрразведка и почему он не держит обиду на бойца, который оставил его без сознания в подбитом БТР? Об этом и многом другом Кирилл Назаренко рассказал в интервью газете ВЗГЛЯД.

ВЗГЛЯД: Кирилл, кем вы служили в 155-й бригаде на момент начала спецоперации?

Кирилл Назаренко: Водителем-стрелком на БТР-82А в звании матроса. В тот момент мы находились на учениях в Белоруссии, откуда и были направлены на Украину.

ВЗГЛЯД: Как была поставлена задача?

К. Н.: Двигаться в сторону Киева. И мы, не вдаваясь в подробности, на полном энтузиазме 24 февраля залетели туда через Чернобыль. Встали в лесополосе рядом с Гостомелем и оттуда выезжали на разведку, ездили со спецназом на зачистки, на досмотры. Надо было оказывать помощь раненым, вывозить парней, которые попали под обстрел.

ВЗГЛЯД: Семья знала, где вы?

К. Н.: Первое время связи не было. Только 8 марта появилась возможность – и я позвонил маме, обрадовал ее, что со мной все хорошо.

Потом поступила команда – отходить. И мы откатились на север, в сторону Белоруссии. 22 марта поступил приказ на двух БТР зайти в деревню Обуховичи, забрать товарищей, которые отправились туда на разведку и попали в окружение. Мы заехали – и тут нас начали обстреливать. Мы стали отвечать.

Товарищ мой, водитель на втором БТР – застрял. Пытался откопаться и выехать, но у него не получалось. Тогда замкомандира роты мне приказывает: «Отступайте!» А куда отступать? «Русские своих не бросают», я тогда подумал – и отказался.

ВЗГЛЯД: Нарушили приказ командира?

К. Н.: Ну я отказался в мягкой форме, просто сказал: «Нет», отключил шлемофон – и начал прикрывать товарища.

ВЗГЛЯД: Как прикрывали?

К. Н.: Просто буквально застрявший БТР прикрывал от огня противника корпусом своего БТР. Катался вперед-назад – чтобы его не прострелили и он успел выкарабкаться из ямы. И наводчику своему корректировал огонь, говорил, куда стрелять: я разглядел вдали окопы, вот туда мы и прицеливались.

Внезапно взрыв, я отключился. Прихожу в чувство, смотрю – наводчика нету. Как потом оказалось, он успел выскочить и убежать к нашим.

ВЗГЛЯД: Выходит, оставил вас?

К. Н.: Я тогда не думал об этом. Еле вылез из БТР, оглянулся: никого, вдали – стрелкотня. Чувствую, что соображаю очень медленно. Меня контузило сильно, как потом выяснилось, это была открытая черепно-мозговая травма. И пошел по дороге куда глаза глядят.

Тут-то меня и встретили хлопцы. Говорят: «Руки вверх!» На чисто русском языке без акцента. Я на них смотрю – не понимаю, что происходит. Потом второй раз: «Руки вверх!». Тогда я уже понял – все, приехали. Подошли, меня осмотрели, сняли броник. По рации доложили, что пленного взяли, и повезли на допрос.

На эту тему
• Ветеран СВО Евгений Рассоха: Мне было суждено с боями пройти весь Мариуполь
• Ветеран СВО Константин Рыжак: Среди моих бойцов нашлись ребята, сделанные из стали
• Ветеран СВО Александр Малов: Киберспорт возвращает ветеранов к полноценной жизни

Завели в какую-то комнату. Там мне сначала налили кипятка, хотели успокоить меня. Но я его не смог пить, он горячий был. А кроме того, я потерял много крови, у меня руки тряслись.

ВЗГЛЯД: Медицинскую помощь оказали?

К. Н.: Голову бинтом обмотали – и все. Кровь остановили. Начали допрашивать. Я говорю: «Ничего не помню». Тогда начали физическую силу применять… Думаю: о чем мне не говорить? Я и так ничего не знаю. Буду придумывать.

В итоге они меня допросили, побили чуть-чуть и повезли в госпиталь. Госпиталь я уже моментами помню, как вспышки. Глаза открыл – одна обстановка, еще раз открыл – другая. Потом операцию сделали, удалили осколки металлические, костные осколки, перевели в палату, к другим таким же военнопленным.

ВЗГЛЯД: Вы понимали, в какой ситуации оказались?

К. Н.: Первые дни я вообще ничего не понимал. Помню, зашли сотрудники СБУ, дали с матерью поговорить. Я на маму смотрю – вижу ее на экране телефона и просто не знаю, что сказать. Молчал, а они, наверное, подумали, что парень – все, сдурел. Дня через четыре пришли опять, я уже в чувство более-менее пришел. Ну допрашивают. Я отвечаю: что-то помню, что-то не помню.

Дали с матерью опять поговорить. На этот раз мы уже нормально пообщались. Мама, кстати, спросила: «Ты в житомирском госпитале?» Эсбэушники переглянулись удивленно, и я понял, что я и впрямь в Житомире.

ВЗГЛЯД: А как мама догадалась, где вы?

К. Н.: Она увидела кровати, шторки на заднем плане. А в прессе уже прошла информация, что в житомирском госпитале лежат пленные. Мама посмотрела в интернете картинки – какие в госпитале стены, какие койки – и так угадала.

Потом меня перевели в житомирский СИЗО. Там – опять допросы...

ВЗГЛЯД: Что спрашивали?

К. Н.: Стандартные вопросы – из какой я части, чем она вооружена.

ВЗГЛЯД: Сотрудничать предлагали?

К. Н.: Конечно. Сначала отказывался, потом согласился – просто чтобы нормально все со мной было.

Они говорят: «Тебя обменяют и тогда будешь информацию нам предоставлять. Делиться, как настроение у людей, как вообще относятся к этому всему». В итоге, когда я приехал домой, как только они мне написали, я их всех заблокировал.

ВЗГЛЯД: Вы сказали, с вами в СИЗО были другие пленные. Знаете их судьбу?

К. Н.: Кто-то просто невнимательный был, по глупости попался, а кто-то в бою получил ранение. Со мной лежал парень в госпитале, а потом его также ко мне перевели в СИЗО. Он получил ранение, когда их взяли в кольцо. Он был лейтенантом, командиром взвода, его закидывали гранатами, он отстреливался. В итоге получил несколько пулевых ранений, открытую черепно-мозговую травму. Ему удалили селезенку. Мы его называли «терминатор». Кого-то просто взяли в кольцо и сказали: «Сдавайтесь!» Боекомплект закончился, пришлось сдаться.

ВЗГЛЯД: Как вы ощущали себя в плену?

К. Н.: Непонятные ощущения были. Чувство стыда. Но, в принципе, я жил одним днем, ждал обмена.

ВЗГЛЯД: Были уверены, что вас обменяют?

К. Н.: Нам сразу сказали, что мы – «обменный фонд», но неизвестно, когда нас обменяют. Некоторые охранники пугали: «Может, год или даже два будете у нас. А может, останетесь на восстановление, когда мы победим».

ВЗГЛЯД: А у других парней какое было настроение?

К. Н.: Мы постоянно шутили, подбадривали друг друга. Нам охранники периодически заносили сигареты, а спичек почти не давали. Помню, у надзирателя поинтересовались: «Есть огонь?» А он: «В Москве покурите». Мы поржали. Без шуток там было никуда.

У меня даже сон был вещий. 24 апреля мне приснилось, что 26-го меня обменяют. 26-е число наступило, но ничего не произошло. А еще через двое суток приходит ночью охранник, называет мою фамилию и говорит: «С вещами на выход!» Ну надо же, думаю: в итоге оправдался сон.

ВЗГЛЯД: Как думаете, почему вас так быстро обменяли?

К. Н.: Предполагаю, из-за матери. Она везде подавала заявления, писала в Минобороны, в штаб флота, в бригаду. Рассказывала, что сын в плену, просьба произвести обмен. Чуть ли не каждый день, каждый час. Ездила во Владивосток, в штаб бригады.

ВЗГЛЯД: Это могло повлиять на российское командование, но вряд ли на украинскую сторону.

К. Н.: Ну мама была на связи с сотрудниками СБУ. Общалась с ними постоянно. Но при этом она была в контакте и с сотрудниками ФСБ, которые ее инструктировали. Информацию СБУ предоставляла – такую, которую разрешено было предоставить.

ВЗГЛЯД: Может сыграла роль ваша украинская фамилия?

К. Н.: Не думаю. Но, кстати, да, сотрудники СБУ спросили у матери, почему у Кирилла украинская фамилия. Это вообще был их первый вопрос.

ВЗГЛЯД: Себя украинцем не ощущаете?

К. Н.: Мои прадед и прабабушка были с Украины, они заселяли Дальний Восток. Но я вырос в России, всю жизнь прожил в Амурской области, поэтому я – русский.

ВЗГЛЯД: Вы упоминали о физическом насилии на первом допросе. А потом были побои?

К. Н.: Иногда били в живот, в дыхалку – просто так, из неприязни. Но на этом всё.

Я слышал, что был парень, который из плена вернулся кастрированным... Когда меня уже обменяли, в России в части мне другой парень рассказывал, как был в плену и ему подключали к гениталиям электричество, пытали, издевались. И парень им кричал: я сам себя убью. Так что история из первых уст.

ВЗГЛЯД: Получается, вам еще повезло.

К. Н.: Те, кто издевались, это нацисты из добровольческих батальонов. А я попал к Вооруженным силам Украины. В плен меня взяла вообще тероборона, то бишь гражданские лица, ополчение.

ВЗГЛЯД: Как происходил обмен?

К. Н.: Посадили в автобус. Часов шесть ехали. Заехали на заправку, там охранники взяли себе поесть и дали нам – нас посадили вдвоем с еще одним пленным. Дали нам по половине котлеты и одну четвертую буханки хлеба. Приехали в запорожское СИЗО, там опять допросы, досмотры. В кабинет завели, там сидел офицер то ли СБУ, то ли полиции. Он говорит: вы такой народ жестокий. Вот у нас девчонка в вашем плену побывала, вышла с увечьями, налысо побрили...

ВЗГЛЯД: Вы поверили?

К. Н.: Информацию неоткуда было брать, кроме как из телевизора в камере. Там крутили постоянно украинские новости. Промывка мозгов шла полная на протяжении всего плена…

В общем, потом нас завели в другую камеру, где уже сидели все, кто на обмен. 22-24 человека. Распределили: офицерский состав, сержантский состав, матросы и рядовые – все отдельно. Выдавали документы, у кого они с собой были – военный билет, паспорт.

Построили, завели в грузовик. Обычная гражданская машина, никаких опознавательных знаков и никакого сопровождения. Привезли на границу, на нейтральную полосу. Вывели, построили, обменяли.

Дальше нас привезли на окраину Мелитополя. Там мы вышли из автобуса, стояли, ждали, довольные и счастливые. Как раз Пасха была, нам яйца раздали, батончики, сладкую воду, которой, конечно, не было в плену.

ВЗГЛЯД: Что вы чувствовали в этот момент?

К. Н.: Что все закончилось, можно вздохнуть свободно. Там стояла военная полиция, я у одного полицейского взял телефон – позвонить матери. Из-за разницы во времени у нее было часа два ночи, она уже спала. Говорю: все нормально, все хорошо, меня обменяли. У нее там слезы, радость. Вся буря эмоций. Я тоже стою, плачу. Такое чувство приятное. Потом нас повезли в Севастополь – на самолет, оттуда – в Москву.

ВЗГЛЯД: В Москве в госпиталь?

К. Н.: Да, положили в Бурденко. У меня же не было кусков черепа. Нужно было поставить импланты, заменяющие кость. Пришлось ждать, когда имплант изготовится, потом сделали операцию, потом – реабилитационный центр… Наконец вылечили, и я вернулся во Владивосток, в расположение бригады.

ВЗГЛЯД: Наша контрразведка вас проверяла?

К. Н.: Когда я в часть приехал, меня вызвали, допросили, что и как было. Сказали – полиграф пройдешь добровольно? Я такой: без проблем. Ну и все на этом закончилось.

ВЗГЛЯД: Сложности с оформлением положенных выплат, компенсаций были?

К. Н.: Все нормально, кроме инвалидности. Инвалидности я почти год добивался. Если бы не фонд «Защитники Отечества», наверное, так бы и не добился. Мы просто не знали с мамой, куда обращаться. Разные ведомства отправляли меня по разным инстанциям… Тогда мама связалась с куратором из фонда, который был за мной закреплен – и дело сдвинулось. В итоге мы получили все документы, выплаты.

А потом меня комиссовали из Вооруженных сил. Сейчас я получаю военную пенсию и работаю – тренером, с детьми в местной спортшколе.

ВЗГЛЯД: Почему именно тренером?

К. Н.: Я сам в детстве, еще до армии, занимался смешанными боевыми единоборствами в местном спортклубе. А после возвращения домой снова пришел в тот самый клуб в нашем детском доме творчества (ДДТ), на тренировку, просто позаниматься. И тут тренер мне говорит – а хочешь самому попробовать тренерское дело? Я согласился, пошел в центр занятости, прошел курсы переподготовки и повышения квалификации – и стал заниматься.

А потом фонд «Защитники Отечества» предложил мне пройти еще одни курсы, по другому направлению – руководитель военно-патриотического клуба. И вот я с 2023 года тренирую в ДДТ ребят смешанным единоборствам, а с 2024-го там же веду военно-патриотический клуб «Беркут».

ВЗГЛЯД: Чему вы их учите?

К. Н.: Физическая подготовка, сборка-разборка оружия, стрельба в тире, история. Прямо сейчас готовим почетный караул на 9 мая. Не так давно у нас проходила военизированная эстафета «Память», мои воспитанники в том числе там участвовали и показали достойный результат.

ВЗГЛЯД: Какое значение для этой работы имеет ваш военный опыт?

К. Н.: Армия – это прежде всего дисциплина. Я сам к ней привык и стараюсь привить ее своим воспитанникам. При понимании, конечно, что передо мной не военнослужащие, а обычные дети в обычной гражданской жизни.

ВЗГЛЯД: Вы сами чувствуете, что больше не военный, а гражданский человек?

К. Н.: Конечно. Думаю, я вполне адаптировался. Ощущаю себя на своем месте. Тем более что нет времени на какие-то плохие мысли – работа занимает почти все мое время, с понедельника по субботу. Ближайшие годы этим и планирую заниматься.

ВЗГЛЯД: Не жалеете, что пришлось оказаться на войне?

К. Н.: Не жалею. Какой-никакой, а опыт. Прорвемся. Где наша не пропадала?

ВЗГЛЯД: Есть близкие люди, которые помогают справиться с пережитым?

К. Н.: Друзья, семья. Особенно мама. Мама помогла очень сильно, она постоянно за меня переживает. С мамой, кстати, сотрудники СБУ до сих пор общаются. А она все записывает и ФСБ переправляет.

ВЗГЛЯД: Как чувствуете себя после ранения?

К. Н.: Да, вполне, но бывает, что чувствую повышенную утомляемость. Врачи говорят: постепенно лучше станет.

ВЗГЛЯД: А с психологической точки зрения? Приступы тревоги, страха?

К. Н.: Приступов нет. Лишь однажды, еще в госпитале, приснилось, что я обратно в плен попал. Проснулся в холодном поту. Думаю: не дай Бог.

Поначалу были проблемы с коммуникацией, с людьми трудно было находить общий язык. В голове знаю, что хочу сказать, но выразить мысли вслух было сложно. Но теперь лучше стало, все-таки уже три года прошло.

К психологу я ездил раза три, но потом для себя решил, что все со мной нормально, зацикливаться на этом бессмысленно.

ВЗГЛЯД: С сослуживцами общаетесь?

К. Н.: Наводчик, который меня бросил, жив. Мы с ним до сих пор на связи, общаемся.

ВЗГЛЯД: Не обижаетесь на него?

К. Н.: Он решил, что я погиб, поэтому оставил меня. Я бы в той ситуации, может быть, так же поступил.

ВЗГЛЯД: А парни из второго БТР, который вы тогда прикрыли? Попали в плен или погибли?

К. Н.: С ними все нормально. БТР в итоге отъехал и смог уйти.

ВЗГЛЯД: Выходит, вы спасли их ценой ранения и плена?

К. Н.: Выходит, что так.