«Даже люди с ампутациями хотят вернуться на фронт»

В 2022 году Константин Рыжак занимал ответственную должность в одной из структур госкорпорации «Росатом» – и уже тогда являлся многодетным отцом. Поэтому имел законную возможность не участвовать в текущих боевых действиях и получить бронь. Однако он предпочел отправиться в зону спецоперации добровольцем.

Почему военный опыт делает человека гуманнее и добрее? В чем главная задача, которая стоит сегодня перед любым младшим офицером в зоне спецоперации? Чему стоит учиться у противника? На эти и другие вопросы Константин Рыжак ответил газете ВЗГЛЯД.

ВЗГЛЯД: Константин, где застало начало спецоперации?

Константин Рыжак: В тот момент я работал в подразделении Росатома, которое строило в Бангладеш атомную станцию «Руппур». Интересный большой проект. Спустя полгода возвращаюсь в Москву – и через неделю объявляют частичную мобилизацию. Это совпало с моим душевным настроем – не хотелось оставаться в стороне от происходящих событий.

ВЗГЛЯД: Вам пришла повестка?

К. Р.: Нет, в начале октября я сам отправился в военкомат. Спрашивают: готовы сегодня же ехать на СВО? Говорю: готов, только дайте дня три собраться, привести дела в порядок.

ВЗГЛЯД: Героем себя не чувствовали?

К. Р.: В этом не было ничего героического. Мне кажется, сопричастность событиям на фронте ощущали тогда почти все.

Знаете, часто можно услышать, что государство должно нам и то, и это – и образование дать, и лечить, и защищать, и пенсию платить. Но ведь это дорога с двусторонним движением. Вот и государству в 2022-м потребовалось что-то от граждан в ответ, помимо налогов. Так бывает. Тем более что многие военнообязанные – значит, и присягу давали.

ВЗГЛЯД: Да, но некоторые, наоборот, пытались уехать из страны, чтобы не попасть под мобилизацию. Вы могли бы и бронь получить, наверное?

К. Р.: Мог. Тем более что у меня пятеро детей. В госкорпорации бронь имеется, ведь это стратегически важное предприятие, но тут – добровольная история. Де-юре я был мобилизован, но де-факто пришел сам.

ВЗГЛЯД: Для многих это звучит удивительно, ведь часто можно услышать, будто «москвичи не воюют», и что «богатых и успешных в зоне СВО не встретить». А вы москвич – и с хорошей карьерой в крупной компании.

К. Р.: Ерунда. Это стереотип, будто на СВО идут добровольцами только работяги из провинции. Я там встретил ребят-добровольцев, которые на гражданке занимали в Москве серьезные должности, зарабатывали больше меня. И я такой далеко не один там был многодетный. Знаю офицера – у него шестеро детей. И он тоже доброволец.

В тылу почему-то многие думают, что нас туда, на СВО, на веревке притащили, всех заставили непонятно за что воевать. Но на фронте такого ощущения нет. Все знают, за что воюют и почему туда пришли. Кстати, поэтому и дезертирства в российской армии почти нет.

ВЗГЛЯД: Что сказали вам дома, когда вы решили пойти в военкомат?

К. Р.: Жена не была в восторге. Да и странно было бы от нее иного ожидать. Но и не отговаривала напрямую. Вообще в семье у нас так: если мужчина решил – значит, так и должно быть. Я внимательно слушаю ее мнение, но принимаю решение сам. То же самое – с родителями. Конечно, они были встревожены, переживали.

ВЗГЛЯД: Куда вас направили?

К. Р.: Меня распределили в «московский полк» – так неофициально называли 1430-й полк, который теперь почетно именуется еще и гвардейским. Уже в ноябре я попал в Запорожскую область.

ВЗГЛЯД: Тяжело было приспосабливаться к фронтовой жизни?

К. Р: Человек – гибкое создание. Я просто решил для себя: здесь теперь мое место. Не просто так здесь вдруг оказался, так ведь было надо. Значит, необходимо подстроиться, поменять внутренний настрой. В итоге прошло все достаточно гладко.

К тому же у меня сразу появился коллектив. Я после окончания МГИМО лейтенант запаса, в 2022 году как раз была большая потребность в младших командирах – и меня назначили командиром взвода. А механизмы управления коллективом в армии пересекаются с тем, как это происходит на гражданке.

На эту тему
• Ветеран СВО Сладян Добраш: Я знал, что даже моя смерть может помочь России
• Мусульманская многодетная мать Зебахан Авазмударова рассказала, как год отслужила медиком на фронте
• Ветеран СВО Александр Малов: Киберспорт возвращает ветеранов к полноценной жизни

ВЗГЛЯД: Что было для вас важным в качестве командира? Сколько у вас было человек в подчинении?

К. Р: 28 бойцов. Собственно, я сразу занялся будничными делами взвода. Поставил себе цель – стать хорошим командиром, у меня должно быть хорошее подразделение.

ВЗГЛЯД: Что значит – быть хорошим командиром?

К. Р: Это значит – не должно быть происшествий, взвод должен иметь высокую боеготовность. Ну и высокий боевой дух и настрой, разумеется.

ВЗГЛЯД: Это общие правила...

К. Р: Верно. А что касается собственно боевых действий, есть два важнейших условия, определяющих, хороший ты командир или нет. Во-первых, твой солдат должен выполнить боевую задачу. Во-вторых, остаться при этом в живых.

Обе цели важны одинаково. Если задачу выполнил, но погиб, кто тогда в следующий раз приказ выполнит? А если ты задачу не выполнил, но в живых остался, то потом, может быть, еще больше людей из-за этого погибнет.

ВЗГЛЯД: Не было желания продолжить карьеру в армии?

К. Р: Мне предлагали роту взять под командование, но я отказался. Для такого уже нужно более глубокое образование. На этом месте нужен человек – настоящая военная косточка. Надо знать терминологию, уметь работать с картой. Много других навыков. Ведь настоящего офицера несколько лет готовят.

Ну или нужен богатый фронтовой опыт. Например, ротой, где я служил, командует сейчас парень, который начинал сержантом. Способный такой парень, хорошо себя проявил.

ВЗГЛЯД: Помните ваши ощущения под первым обстрелом?

К. Р: Опять же совпадение! Мы заехали на самый передок 17 мая 2023 года, а у меня 18-го – день рождения. И утро начинается с минометного обстрела. Я даже ролик записал по этому поводу, в качестве именинника – прямо в траншее. Абсурдность ситуации меня позабавила – праздник, день рождения, и в то же время – обстрел, опасность. В целом это было крайне необычно.

ВЗГЛЯД: А как воспринимали опасность ваши бойцы? Ведь они в большинстве еще недавно тоже были гражданскими.

К. Р.: Да, это были такие же вчерашние гражданские. Но среди них нашлись – и это удивительно – парни, сделанные из стали. Не устаю восхищаться! Вот, например, помню такую сцену. Боец – его позывной «Скрип» – появляется под огнем на эвакуационной точке: сам весь в крови, а на себе еще тащит человека. Оказалось, осколок пробил каску, застрял, боец получил ранение в голову, но остался в строю, да еще и в этом состоянии вытащил раненого на себе. Мы его каску потом передали в Музей обороны Москвы.

ВЗГЛЯД: Вы сами были ранены?

К. Р: Господь миловал. У нас было не так уж много потерь. За время моего командования все остались живы. Первый парень погиб во взводе потом, когда я был уже здесь, на гражданке. Позывной «Сидор», пулеметчик. Царствие небесное ему! Погиб как раз на задании, с оружием в руках, от сброса с дрона.

Что вообще может быть почетнее для мужчины, как погибнуть за Родину с оружием в руках? Никто не вечный. Жизнь вообще мимолетна. Люди так боятся смерти – а чего бояться-то? Все равно придется умирать. Важно – как. В Японии у самураев есть даже искусство правильной смерти, как надо из жизни уходить.

ВЗГЛЯД: Каким было самое опасное время вашей службы?

К. Р: Бои за Работино лета 2023 года. Славная страница в истории нашего полка, как и соседних частей. Правда, не моя рота приняла на себя основной удар противника. Мы были в нескольких километрах, соседнюю деревню прикрывали, но и по нам неплохо прилетало. У нас был приказ на активную оборону. Это были тяжелые оборонительные бои, в которых армия России показала большую стойкость. Наверное, это был поворотный момент вообще всей кампании.

ВЗГЛЯД: Вас за эти бои представили к ордену Мужества?

К. Р: Да, за то, что мы стойко удерживали свой участок, не позволили пройти противнику. А для меня, как командира, главная награда в том, что все мои солдаты остались живы.

ВЗГЛЯД: Сколько времени в итоге вы провели на фронте?

К. Р: В ноябре 2022-го мы заехали в Запорожскую область. Демобилизовался в июле 2023-го. Получается, семь-восемь месяцев.

ВЗГЛЯД: Почему вас демобилизовали?

К. Р: Как многодетного отца. И не меня одного. Из нашей части многие демобилизовались – по возрасту, по многодетности. Все-таки мобилизация была крупным мероприятием, давно такого в стране не проводилось. Попадали под эту гребенку и те, кого взяли случайно, и в окопах вскоре становилось ясно, что такого-то лучше не стоит держать на фронте. Отозвать меня решил военкомат моего района, он прислал ходатайство. Но я с такой грустинкой покидал часть…

ВЗГЛЯД: Как вас встретила Москва? Какой она вам показалась после фронта?

К. Р: Странное ощущение. Красивый богатый город, в котором мало что напоминает об идущих боевых действиях. Одно время, когда приезжал в отпуск в Москву, мне тут было из-за этого не по себе.

Потому что – ну вот сравните с условно мирными городами в ближнем тылу где-нибудь в Донбассе. Там совсем другая, двоякая реальность. Сюрреализм. С одной стороны, идет обычная мирная жизнь. Дети ходят в школу. Открыты рынки. И вдруг – раз, прилет, разрыв на соседней улице. Я зашел, например, в одном из таких городов подстричься, мне мастер говорит: заходите, у меня свободно, поскольку обстрел, у меня все записи отменились. Люди попрятались по домам.

А в Москве все не так. Один наш парень, сержант, тоже выезжал в отпуск, вернулся и говорит: ну и хорошо, что в Москве мирная жизнь продолжается. Как представлю: везде маскировочные сетки натянуты, люди в камуфляже и с оружием ходят, военная полиция на улицах документы проверяет – сразу не по себе становится. А так хоть в отпуске душой отдохнем. Пусть люди в тылу живут нормально.

Кроме того, я же понимаю: для победы в войне экономика должна функционировать.

ВЗГЛЯД: А семья? Какой получилась встреча с семьей после вашего возвращения?

К. Р: О, это было очень трогательно. Когда я вернулся домой, я с вокзала пришел в школу, к дочери на урок. Прямо в военной форме, со всеми вещами.

ВЗГЛЯД: Вы вернулись на прежнюю работу?

К. Р: Мое прежнее место уже было занято – там нельзя было его специально под меня держать. Но меня сразу взяли в Росатом на другую позицию, даже более ответственную.

ВЗГЛЯД: И как вы теперь там себя чувствуете, после военного опыта?

К. Р: Отлично. Тем более что рядом работает много бывших военных, включая руководство – но это уже особенность данного подразделения Росатома. Так что и военный опыт, и военное окружение очень даже к месту.

ВЗГЛЯД: Сейчас государство тоже активно привлекает ветеранов СВО к гражданской службе.

К. Р: Хорошее дело. Только, насколько я знаю, там столкнулись с проблемой. Ребят берут, обучают, а они в итоге говорят: мы вообще-то хотим назад, на СВО. Я сам видел, как люди после демобилизации хотят вернуться на фронт. Даже получившие тяжелые ранения, минно-разрывные травмы. Даже люди с ампутациями хотят вернуться на фронт. Говорят: «Найдите нам какое-то место!»

ВЗГЛЯД: Почему, как вы думаете?

К. Р: Чем военная служба хороша? Получил четкую команду – и ее выполняешь. Надо меньше пускаться в рассуждения, сомнения. В гражданской жизни все сложно, вокруг – оттенки серого. Непонятно, кто друг, а кто – враг. А там – все просто, черное или белое. Есть свои и есть противник. Есть жизнь и смерть.

Кстати, такой подход многим ребятам заходит. К этому привыкаешь, это классно. Поэтому многие ветераны тянутся обратно, на СВО, потому что в гражданской жизни многие ребята теряются. Не знают, куда идти, чем заниматься.

ВЗГЛЯД: И как быть с этим?

К. Р: Помочь им. Как это делает сейчас государство. Но это можно сделать и самим. Например, мы с друзьями решили объединиться и создали организацию «Совет СВОих» – помогаем парням адаптироваться к мирной жизни, практические вопросы с документами решить, детям помочь устроиться в учебные заведения. Поддерживаем связь с нашим полком, регулярно там бываем.

Да и в целом, по моим наблюдениям, многие ветераны становятся волонтерами. В массовом порядке. Ведь и помощь возить на фронт тоже надо. Нам же проще понять из глубины своего опыта, чего может не хватать бойцам. И это не продукты, не обмундирование. Когда жена меня ждала с фронта, тоже думала, будто я там голодный, разутый и раздетый. На самом деле с этим не было проблем. Но постоянно нужна техника – рации, хорошие фонари. Ну и беспилотники, конечно – это вообще расходный материал.

ВЗГЛЯД: Вас лично как-то поменял пережитый военный опыт?

К. Р: Жена говорит: я странным образом стал гуманнее и добрее, мягче к людям. Я это объясняю тем, что все время был озабочен тем, чтобы не допустить еще и небоевых потерь. Там ведь все вооруженные, у всех под рукой гранаты, полный магазин патронов. Мужской коллектив, стресс постоянный. Приходилось постоянно людей успокаивать. Видимо, тесное общение с мужским коллективом, за который ты отвечаешь, повысило мое внутреннее чувство ответственности. Поэтому и стал более уравновешенным.

ВЗГЛЯД: Вы упомянули постоянный стресс. Помощь с тем, что называется посттравматическим расстройством, вам лично не требовалась?

К. Р: Я лично пока потребности не ощутил. Может быть, потому, что особо травматичного опыта не переживал. Может, с возрастом все спокойнее воспринимается. Но, например, у нас были разведчики, которые в серой зоне действовали, постоянно в плотном контакте с противником. Вот им наверняка требуется психологическая реабилитация. Тем более что синдром, о котором вы говорите, иногда наступает сильно после возвращения из зоны боевых действий.

Но я вижу, что государство обеспечивает всем, кто в этом нуждается, нормальную реабилитацию – не только физиологическую, но и психологическую. Если бы, кстати, ветеран мог выбрать в том числе и частный психотерапевтический центр, который бы оплачивался, например, неким государственным сертификатом, это тоже могло бы помочь – просто с точки зрения выбора. Чтобы ветеран мог обратиться в центр, который ближе к дому, например.

ВЗГЛЯД: Спецоперация длится уже три года. Как вам кажется, что нам нужно еще добавить, чтобы ускорить победу?

К. Р: Характер боевых действий за это время сильно поменялся. Я на фронте брал учебники по тактике боевых действий, пытался читать, заняться самообразованием – и понял, что половину теперь можно выкинуть.

Сейчас даже обычный пехотинец – это уже грозная сила, если он хорошо оснащен, если у него есть переносной зенитно-ракетный комплекс, противотанковый комплекс, квадрокоптер, хорошая связь. Если у него всё это есть, такой боец – это серьезный фактор на поле боя.

Наша пехота, по сравнению с украинской, лучше и более мотивированная. Артиллерия – мощнее. Авиация – и говорить не приходится. Но вот по беспилотникам… мы только сейчас с большим трудом вышли на паритет. В этой сфере противник действует более гибко, изобретательно. Быстро приспосабливается, меняет радиочастоты. Все логистические и управленческие связи у них – горизонтальные, это более эффективно. Думаю, нет ничего стыдного в том, чтобы учиться здесь у противника. Тогда и победа придет скорее.

Но я вижу, как меняется наша армия в лучшую сторону. А после этого конфликта она в любом случае выйдет другой. При всех потерях, утратах, сегодняшних недостатках – станет гораздо сильнее, профессиональнее, интеллектуальнее, гораздо более подготовленной. И побеждать научится гораздо быстрее.

И еще – все мы должны немного поменяться. И лично каждый человек, и общество в целом. Ощутить себя единым целым, в полном смысле народом страны. СВО создает для этого предпосылки. Сможем ли воспользоваться предоставленным шансом – покажет время. Но основания для осторожного оптимизма есть.