«Не расплакаться и не подвести». Как матери павших бойцов учатся жить дальше

– Сейчас у нас это что-то вроде визиток, наверное. У тех, кого коснулось, – говорит Мария Костюк, исполняющая обязанности губернатора Еврейской автономной области, передавая шеврон. На нем – контурные белые силуэты на камуфляжном фоне, мама и сын. И подпись: «Жить за двоих».

– Полина сделала, невестка моя, Андрюхина жена, – объясняет Мария. – Фотка, с которой контуры – мы с Андреем в аэропорту, последняя наша. Для других мам – такие же, но по их фотографиям с детьми.

– А где еще можно увидеть?

– Дагестан, Адыгея, наши дальневосточники, – перечисляет Костюк. – Шлют ей фото, она делает – для каждой мамы свой личный шеврон… Мы теперь повсюду, привыкайте.

С Марией читатели газеты ВЗГЛЯД познакомились осенью 2022 года – через несколько месяцев после гибели ее сына Андрея Ковтуна в бою близ села Спорное, ДНР. Тогда Костюк была заместителем председателя правительства ЕАО. Дальше было многое. Встреча с Владимиром Путиным – вместе с другими мамами героев СВО, живых и ушедших. Присвоение Андрею звания Героя России – и открытие памятного знака в центре Биробиджана. Среди земляков – кавалеров Золотой Звезды, рядом с именным пилоном Жоржа Коваля, нашего человека в Манхэттенском проекте.

Потом у Марии Костюк была работа в фонде «Защитники Отечества», по регионам («Всю Россию нашу узнала»). И руководство первым потоком программы «Время героев», где участников спецоперации превращают в управленцев. Из первого потока «Время героев» уже больше десяти назначений. Региональные министры и депутаты, сенатор от Курской области Алексей Кондратьев, и. о. губернатора Евгений Первышов на Тамбовщине…

– Ну и я, получается, тоже выпускница, – говорит уроженка поселка Смидович Мария Костюк, месяц назад принявшая предложение президента возглавить «всю малую родину», то есть ЕАО.

* * *

– Ровно? – спрашивает Костюк, приложив руку к недавно оштукатуренной стене.

В поселке Волочаевка-2 событие на весь район. Сдается дом: 45 квартир, 120 жильцов. Адрес: улица Советская, 39. Хотя дом, что характерно, первый. За долгие годы – первый, построенный в районе по программе переселения из аварийного жилья.

– Из деревяшек, – уточняет Татьяна, обладательница двухкомнатной в станционном фонде. То есть в бывшем бараке от щедрот дирекции железной дороги: вторая Волочаевка – станция, и немаленькая. Дорогу вели в 1930-х, дома выстроили – тут Татьяна сомневается, до или после Великой Отечественной. Документы то терялись, то переоформлялись (когда ЖД скидывала свой фонд на поселковый баланс), то и вовсе горели.

– Знаю только, – говорит Татьяна, – что наших тут три поколения жило. То есть четыре. То есть не тут, а там. За тут – спасибо огромное.

– Да подождите спасибо-то, – говорит Костюк. – И мне-то за что.

Строительство жилья для расселения – как и много чего еще в ЕАО – долго не шло. «Еврейка» – единственная в стране автономная область, как и Костюк нынче – на весь губернаторский корпус одна женщина. На том значимые отличия, пожалуй, исчерпываются. Регион невелик и небогат, рядом – в паре часов бодрой езды – Хабаровский край и прочие соблазны. Начиная с большого аэропорта, который в Биробиджане отсутствует.

Из более-менее своего – железная дорога, недавно обзаведшаяся мостом с Китаем. Биробиджанский трикотаж – хороший, но еще пару губернаторов назад, к примеру, футболки для массовых мероприятий в ЕАО предпочитали заказывать в Узбекистане: выходило дешевле, невзирая на перевоз. Еще несколько небольших, но важных в своих отраслях заводов. Сносный агрокомплекс. Кимкано-Сутарский ГОК как основной налогоплательщик и добытчик здешних руд.

То есть своих строителей – как и много чего своего – в «Еврейке» не наблюдается. Что понятно, но на то же расселение аварийного жилья (по федеральной программе, за общероссийские деньги) влияло не лучшим образом. До самого недавнего времени.

«Мне-то за что» – означает, что дома для Татьяны и сотен других, кто годами ожидал перемен к лучшему, начали строить лишь при Ростиславе Гольдштейне, который сейчас тоже и. о., но в Республике Коми. С другой стороны, Костюк – кроме последнего года – из той же администрации Гольдштейна. Так что от спасибо, строго говоря, можно было и не отказываться.

– То, что я здесь работала, не означает, – говорит Костюк, – что меня надо благодарить за сделанное Ростиславом Эрнстовичем. Зато это означает, что я знаю в области ну примерно многое. Могу определить, сколько в куче угля, которую подвезли на зиму – тонн: три, четыре или пять. И какой марки людям привезли уголь. Какие агрегаты в подвале вот этого дома стоят. Их плюсы, минусы и как они от наших морозов защищены конкретно здесь...

– А вот про этот забор, – показывает Костюк на ограду вокруг соседнего многоквартирного дома: позднесоветский, ведомственный от железнодорожников, как и многое здесь, – я еще не знаю. Почему он не ровный, почему не покрашенный. Почему рытвины непонятные за детской площадкой…

Площадка – новенькая, оранжевая, в первом снегу – отделяет новый дом от уходящего до конца горизонта пустыря.

– Когда ты из окон – ну хороших же квартир, грех жаловаться, – говорит Костюк, вежливо отказавшись от еще нескольких спасибо новых жильцов, – видишь все ту же Волочаевку-2, любимую нашу… Хочется же, чтобы она постепенно тоже до ума доходила. Начиная с забора и площадок. Задача местной власти. И наша, конечно, региональная.

* * *

– В гостях эти мамочки у нас еще до сегодняшнего дня не были, – говорит Елена Колобова, глава регионального отделения фонда «Защитники Отечества». – Мы всегда стараемся приглашать новых мам, чтобы все в итоге побывали у нас.

Конец осени, канун Дня матери, Биробиджан. Встреча матерей погибших солдат и офицеров с исполняющей обязанности губернатора. То есть – с еще одной мамой.

– Много возникает идей, замыслов, просьб, – продолжает Колобова. – Поговорим и, наверное, поздравим друг друга в душевной обстановке.

– Только, если можно, камеры телевизионные уйдут, хорошо? Простите нас, – говорит Костюк.

Теми, кто в Еврейской АО проводил своих на спецоперацию – добровольцами, контрактниками, мобилизованными, неважно какими, – Костюк занималась еще до того, как погиб ее сын Андрей. Так что «новые мамочки» по большей части ей знакомы, так или иначе.

– Если что-то не то происходит с вашими детьми, с памятью о них – не держите в себе, пожалуйста, – говорит Костюк, когда камеры уходят. – Говорите об этом, пожалуйста. Знаю, что трудно, но только говорите. Мне всё надо знать.

Павел, сын Галины, погиб два года назад осенью. Помогают, говорит Галина, его однополчане:

– Они ко мне приходят. Они приносят мне цветы. Они побеспокоились, чтобы баннер [с портретом Павла] у нас был. Мой внук, когда увидел, бегом бежал домой, чтобы сказать о том, что вот, баннер повесили. Около рынка висит.

Есть еще один баннер – не в родном поселке, а в областном центре. По поводу него Галине звонили отдельно – «из начальства»:

– И начали интересоваться: когда, какого числа [баннер] повесили. Я-то понимаю, почему. Когда-то писала властям письмо, что хорошо бы сделать такую память сыну. Ее сделали. Но не руководство, а те же ребята, которые служили с ним.

С посмертной наградой Павла тоже вышло не сразу, говорит Галина:

– Медаль долго не вручали. Однажды пригласили на пять вечера к военному начальству. Впустили в кабинет в восемь. В приемной еще спрашивали, «есть ли у вас документы, что вашему сыну положена медаль»…

Документов, кроме извещения из части – «представлен к награде тогда–то», у Галины не было.

– Прошли ровно сутки, и мне позвонили: да, медаль есть. И книжечка (наградное удостоверение – прим. ВЗГЛЯД) к ней нашлась, – говорит мама. – Вот вам отношение высоких больших чиновников и простых людей, ребят-военных. Есть разница...

– Я тоже чиновник. Мне очень жалко, что вы столкнулись с таким… – Костюк подбирает слово, – подходом. Но поверьте, чиновники разные. Они в большинстве служат людям, служат конкретно ребятам, живым и… – снова поиск слова, – и нашим. Были случаи, находят неточности, нужно время… Простите, пожалуйста. Скажите, что нужно.

Нужно, как это называется на чиновном, твердое топливо. Как и во многих регионах, бесплатное снабжение дровами либо углем на зиму для семей участников СВО – живых и погибших – есть и здесь. Но документы, как и везде, обновляются ежегодно. Дело необходимое – хотя бы для того, чтобы понимать, сколько и чего требуется. В этом году с бумагами затянули настолько, что обращений к власти в ЕАО стало много.

Через несколько дней после встречи Костюк с матерями в администрацию области пошли доклады: запас бесплатного топлива есть, списки уточнены, схема доставки проработана.

– Но то, что надо подталкивать это – даже это… Отдельная тема, – говорит Костюк. – Для меня прежде всего. И для дальнейшей работы коллег.

* * *

– Они везли снаряды, туда попала ракета, – говорит еще одна мать. – Дважды направляли на анализ генетикам материал. Мой не подошел, так бывает. А то, что сдал внук – его сын, – подошло. Внук говорит: «Баба, я герой, я нашел своего папу». Ему 12 лет, он боксер хороший.

Сын погиб в октябре 2023 года. А пенсию семье начислили только зимой 2024-го – из–за экспертиз и уточнений.

– Я хочу, чтобы кто-то предложил, чтобы у каждого воина брали заранее ДНК, – говорит мама. – Тогда всем будет проще. Ну не проще, извините... Быстрее.

– Обсуждается именно это, и очень активно, – говорит Костюк. – В «Защитниках Отечества» готовят [основу для законопроекта]. Не в игрушки ребята играют, всякое бывает. То, что они [на поле боя] делают – это чудеса просто.

– А денег сколько? Сначала мой материал брали, отправляли самолетом, не подошло. Потом с внуком эпопея, – говорит мама. – Опять самолетом. Дешевле, когда все образцы заранее есть.

– У близких людей сейчас прощание, – вступает Надежда («У меня как раз проще и быстрее, все сразу известно стало, ничего не нужно, спасибо»). – Мальчик у них пропал без вести, полгода искали. Нашли. Привезли в сентябре. В списках есть, гроба нет. Вот только сейчас нашли. Если не нашли, если не привезли – значит, для мамы он все еще живой… Даже не знаю, каково ей было все эти месяцы.

– Есть подтверждение. Значит, есть – после прощания – место, куда к нему можно приходить, – медленнее обычного говорит Костюк.

Далее, курсивом – без имен, просто прямая речь:

– Есть еще одна история – добраться до места, где это произошло. Я хочу это сделать. Я это сделаю. Чтобы… чтобы понять, что ну всё, что отпустить пора.

– Даже при том, что к нему уже сколько раз ходила, все знаю, ребят его, сослуживцев, каждого знаю, все слова про Ивана выслушала от всех… Ну мамкины штуки такие, до последнего же думаем: а вдруг?

– Разговариваете же со своими?

– Разговариваем.

– И я разговариваю. Раньше как с ангелом-хранителем. А теперь – пусть батюшки простят – я знаю, что у моего ангела есть имя. Имя моего сына.

– Говорят психологи, что после двух лет уже проходить будет, – чуть позже, после встречи говорит Мария. – У меня два года [после гибели сына] прошли, я до сих пор не знаю, пройдет ли. Общалась с мамочкой – в Афганскую служила вместе с мужем, убило его на ее глазах. А во вторую чеченскую сын в танке заживо сгорел. Я ее спрашиваю: «Скажите, а когда момент настает, что – ну, как говорят, просто с тихой грустью о них живешь?». Она говорит: «У меня все продолжается 20 лет как одна секунда. Каждый день представляю, как он придет, и я ему подзатыльников надаю – чтобы над матерью так не издевался». Говорю: «Я тоже своего жду, чтобы ему выдать». «Вот и все мы ждем», говорит. «Забудь про тихую грусть, не рассчитывай». Хочется проснуться, и чтобы все было по-другому. Но пока – так.

* * *

– А у нас с баннером так вышло, – говорит Ирина, мать Сергея. – Сняли одного мальчика, повесили вместо него моего. Я говорю: «Что это за игры, зачем?» Очередь ваша пришла, говорят. А мне не надо, чтобы так. Никому не надо так… Где-то стоят [памятные знаки] пилоны на подставочках – вроде стелы, которая в память о [Великой Отечественной] войне. Туда можно прийти, цветов принести. Туда учителя ребят водят, рассказывают о таких, как мой сын. Или ее сын, – Ирина кивает в сторону Галины. – У нас [в поселке] ничего такого нет. Пока нет.

– Все знают про моего Петю, какой он был замечательный. На другом конце страны волонтеры про него статьи пишут – хорошие, понятные. Он-то скромный человек был, я только из статей этих узнавала, как мой сын служил: сам-то ничего не рассказывал мне...

– У нас старший внук – кадет. Батюшка ему сказал: «Ты видишь, сколько народу пришло? Как генерала хоронят». И на кладбище офицер сказал: «90% военных, которые собрались здесь, обязаны Василию жизнью. Пусть его дети знают об этом и помнят»…

– А вы знаете, я добилась, чтобы моего сына внесли в программу патриотического воспитания! В его школе и в других тоже…

– Иногда приходишь на работу, стиснув зубы – чтобы не расплакаться и не подвести.

– Кого? – спрашивает Костюк. Зная ответ, конечно.

– Его не подвести, – отвечает участница встречи. – И всех, кто как он… А иногда раскисшей внутри приходишь. Это хуже.

– Тяжелее всего, когда баннеры снимают, – возвращается к теме Ирина, мама Сергея. – Он, баннер, от времени, от ветра истрепывается. И куда девать, как быть?

– Мы храним.

– И мы.

– И мы…

* * *

– Мы похвастаться хотим, – говорит Колобова из фонда «Защитники Отечества». – У нас Наташа придумала и реализовала сама. Мы так, чуть-чуть помогли.

На экране – поход в пещеры неподалеку от Биробиджана, очень красивые.

– В школьные годы мой Игорь увлекался туризмом, скалолазанием, – говорит Наталья, мать Игоря. – Он ходит в эти пещеры. По его маршруту, получается, прошли.

Наталья останавливается.

– Хорошая, хорошая, – говорит Костюк, подойдя к Наталье и ее обняв.

– Всем пробный наш поход понравился, – Наталья возвращает себе речь. – Думаю, Игорь тоже оценил. Мы видели в пещере много разных маленьких мышек. Никого не было из зверей, а мышки были… У него в играх был ник «Микки-Маус», – говорит Наталья.

– Связь должна быть однозначно, – кивает Костюк. – Может, пусть будет такой поход регулярно? В честь Игоря. Несколько троп придумать, чтобы варианты были.

* * *

– Вам кому-нибудь снится ваш мальчик? Чтобы приходил, говорил что-то – хотя бы «ну перестань, хватит»? Я не знаю, что такого за два года сделала. Ко мне во сне не приходит.

– Может, это потому, что все хорошо? Ну как хорошо – не бывает хорошо. Но что его защита не нужна?

– Я к нему обращаюсь: «Скажи, что так делаю, что не так. Знак подай». Так-то ощущение постоянного присутствия рядом. Но – не снится.

– Это как продолжение жизни. Основная тема – чтобы не забыли наших ребят. Мой сын отдал жизнь, чтобы жили другие. Наши дети должны остаться в истории страны. А для этого надо начинать самим.

На эту тему
• «Боюсь заплакать, но расскажу». Как эвакуируются и остаются жители курского приграничья
• «Везде свои пельмени». Технологии госуправления по-кузбасски
• «Там будет настоящая битва». Как Самарскую область чистят снаружи и изнутри

– Не про горе надо. Про величие. Вот парень рядом рос, а он герой.

– Ищешь фотки, чтобы отдать оцифровать – ни одной серьезной нет. На всех рожи строит. Лицо с одной брали, китель с другой, соединяли, чуть более торжественное выражение придавали.

– А официальная армейская, у всех же есть.

– Так не хочется совсем официальную.

– Я-то думала, Андрюха мой – мальчик и мальчик, – говорит Костюк. – А вышло, что и он, и все наши – парни золотые. Поэтому, мамочки хорошие, дорогие, собираемся и работаем для их памяти и славы. Для истории России.

* * *

– Снег скоро пойдет, – говорит и. о. губернатора Еврейской автономной области, попрощавшись с другими мамами. – Какой-то совершенно аномальный обещают. Я в администрацию, готовиться надо.

– Мария Федоровна, – подходит телеоператор. – Вот вы нас попросили со встречи…

– Попросила. А вы бы выдержали, что ли, – то ли спрашивает, то ли утверждает Костюк.

– Не знаю, – признается коллега. – Но несколько слов ваших еще нужно записать. По итогам. Может, здесь?

В соседней комнате отделения фонда «Защитники России» – стенды с портретами погибших солдат и офицеров из ЕАО.

– Вот тут хорошо будет, – предлагает оператор место перед одним из них. – Свет правильно лежит.

«Ковтун Андрей Николаевич, Герой Российской Федерации», – значится на стенде.

– Нет, – говорит Костюк и переходит к стенду напротив («Тонких Денис Юрьевич, орден Мужества»). – Лучше здесь, пожалуйста. Или где скажете, только не с одним Андрюхой. Тут теперь все мои.