Как европейские державы развязали Гитлеру руки

К рубежу 1937-1938 годов события в Европе начали ускоряться. 24 июля 1937 года министр обороны Германии фон Бломберг принимает «Директиву о единой подготовке вермахта к войне», после чего Берлин ужесточает давление на Францию и Великобританию с целью развязать себе руки в Центральной Европе.

Советские дипломаты подробно докладывают о происходящем в Москву из европейских столиц.

Гитлер и Чехословакия

11 марта 1938 года советский полпред Майский в шифротелеграмме в Москву излагает детали беседы Риббентропа и лорда Галифакса, ставшего к этому моменту главой британского Форин-офиса. Риббентроп начал беседу с «проверки боем» собеседника, обвинив британскую сторону в плохом приеме в Лондоне, поскольку его встретили демонстранты с лозунгами «Риббентроп, убирайся вон!», а тон британской прессы показался рейхсминистру враждебным. Это распространенная тактика, свойственная многим подобного рода людям: начать разговор с обвинений, чтобы заранее поставить собеседника в положение извиняющегося и создать соответствующий фон для беседы.

Тут заранее надо сказать, что лорд Галифакс изначально был настроен на любые формы договоренностей с Берлином, лишь бы это не касалось британских колоний.

Позиция так называемой группы молодых консерваторов в Лондоне заключалась в канализации агрессии Берлина в сторону Дунайских государств, то есть Австрии и Чехословакии, в ответ на формальные заверения Берлина о замораживании вопроса о колониях.

Для лорда Галифакса в этом был и личный момент: еще совсем недавно, в начале 1930-х годов, он был вице-королем Индии и лично отправил в тюрьму Махатму Ганди. Он был типичным британским политиком колониального мышления, для которого европейская политика оставалась в рамках той системы, которая утвердилась в Лондоне еще со времен Генриха VIII и Елизаветы I – не допускать критичного усиления на континенте какой-либо одной державы, поддерживая между крупными континентальными странами постоянное состояние конфликта. Поэтому и обсуждение ситуации вокруг Австрии и Чехословакии приобрело такой сюрреалистический характер.

Советский полпред пишет: «По вопросу об Австрии Галифакс повторил Риббентропу то, что он говорил мне во время первого свидания с ним, то есть то, что Англпра (английское правительство – прим. ВЗГЛЯД) «заинтересовано» в судьбе этой страны. Дополнительно Галифакс заявил, что Англпра считает желательным спокойное проведение объявленного Шушнигом (Курт Шушниг, возглавивший после убийства Дольфуса правительство Австрии, пытался сопротивляться аншлюсу, в итоге был помещен в концлагерь Дахау, но выжил – прим. ВЗГЛЯД) плебисцита, и просил Риббентропа дать заверения в предоставлении Австрии такой возможности. Риббентроп, однако, не только отказался дать какое-либо заверение, но даже сказал, что если в Австрии «будет пролита немецкая кровь», то германские войска будут вынуждены перейти границу для восстановления мира между немцами».

Здесь надо сказать, что Риббентроп, очевидно, не импровизировал. Германский план разрушения Чехословакии под названием «Грюн» предусматривал три варианта развития событий. Первый основывался только на дипломатическом давлении, второй – на организации провокации со стороны структур судетских немцев («организация Генлейна»), а третий, самый радикальный – предусматривал ввод войск после «враждебных действий», которые открыто описывались как возможное «убийство германского посла». На Австрии этот план первоначально обкатывался. Главным условием для избрания одного из трех вариантов поведения в Берлине считали позицию западных стран. Если их можно будет успокоить путем дипломатического давления, то и разработка второго или третьего варианта развития событий уже не требовалась. В целом так и получилось, хоть с некоторыми вариациями.

Риббентроп традиционно продолжил разыгрывать на переговорах с Галифаксом колониальную линию. Тем не менее в поведении рейхсминистра появились откровенно угрожающие нотки. Майский пишет: «Конечно, Риббентроп поставил вопрос о колониях, совершенно отчетливо дав понять, что этот вопрос должен быть решен вне всякой зависимости от урегулирования европейских проблем. Галифакс, однако, поддерживал старые тезисы английской политики, что разрешение колониального вопроса может быть лишь частью общеевропейского урегулирования. В ходе разговора Галифакс пытался уточнить колониальные требования Германии, выяснить на какие именно колонии претендует, но Риббентроп упорно отказывался это сделать, все время держась в рамках общепринципиальных рассуждений».

Тут надо сказать, что в советской историографии длительное время бытовало мнение, что внутриевропейская агрессия нацистской Германии, выходившая за рамки «компенсации за Версаль», была обусловлена пониманием того, что экономика Германии не в состоянии далее расширяться без территориального увеличения. А изначально агрессия была направлена на колонии, как бы копируя ту модель экономического развития, которая сложилась в Великобритании. Когда же стало понятно, что колониальная экспансия для стагнирующей германской экономики невозможна по политическим обстоятельствам, агрессия была направлена на Дунайские территории.

Эта марксистко-ленинская точка зрения была основана на узкоэкономическом и сугубо классовом подходе к оценке исторических фактов – и «не замечала» идеологических и расовых взглядов Гитлера и его окружения. В некоторых американских исследованиях сейчас утверждается, что неприязнь Гитлера к чехам даже превышала в какой-то момент его антисемитизм и была связана с обстоятельствами его детства и даже возможным наличием у него чешской родни. А об Австрии в сознании Гитлера даже спорить не приходится. Так что агрессия против Австрии и Чехословакии была возможна в силу психологических особенностей Гитлера и суммы его взглядов на мироустройство.

Но лорд Галифакс в общении с Риббентропом вел себя именно как марксист, пытаясь «остановить агрессора» выяснением его экономических требований, которые в Лондоне считали «разумными».

При этом в Лондоне еще в 1936 году для Энтони Идена был подготовлен доклад, озаглавленный «Германская опасность». Там было 32 документа, которые Иден подобрал для ознакомления членам тогдашнего британского кабинета министров. В целом эти бумаги рисовали руководство рейха, как сборище опасных психопатов и авантюристов. Итальянская разведка выкрала копию этого документа в Лондоне, и итальянцы передали ее в Берлин, видимо, специально чтобы позлить Гитлера. Им это удалось. Гитлер действительно пришел в ярость. Но в начале 1938 года Идена уже не было в правительстве, а Галифакса интересовал только вопрос колоний.

Провал попытки договориться с поляками

Параллельно французское правительство в лице Шотана и Дельбоса продолжало уже практически бесполезные попытки убедить поляков и чехов в необходимости оказать агрессивным устремлениям Германии в Центральной и Юго-Восточной Европе хоть какое-то организованное сопротивление. Министр иностранных дел Франции Дельбос отправляется с визитом в Варшаву и Прагу, хотя эта миссия была заранее обречена на неуспех.

«Не может быть и речи о том, чтобы Дельбос повлиял на поляков в каком-либо вопросе, – телеграфирует в Москву 1 декабря 1937 года 1-й советник полпредства СССР в Варшаве Борис Виноградов. – Наоборот, поляки все сделают для того, чтобы запугать и обработать Дельбоса, ослабить франко-советские и франко-чешские отношения и подтолкнуть французов на капитуляцию перед Гитлером по австрийско-чешскому и другим вопросам». Виноградов сообщает о «бешеной кампании прессы» (польской – прим. ВЗГЛЯД) против СССР и посольства, которая, кроме политической, «преследует и полицейско-провокационные цели второго отдела» (Виноградов имеет в виду второй отдел генерального штаба Войска Польского, контрразведку, она же «двуйка», она же «дефензива» – прим. ВЗГЛЯД).

Виноградов предлагает дезавуировать нападки польской прессы через советские СМИ, в первую очередь «Известия», включая предание гласности его разговора с Беком (полковник Юзеф Бек, в тот период министр иностранных дел Польши, один из трех «соправителей» после смерти Пилсудского, автор концепции «Третьей Европы» во главе с Польшей и инициатор захвата Тешинской области Чехословакии, после бегства в 1939 году польского правительства из Варшавы интернирован румынами, где и умер в 1944 году – прим. ВЗГЛЯД), поскольку Бек «до сих пор не дал обещанного коммюнике и по всей вероятности его не даст». По мнению Виноградова, тон польской прессы и поведение Бека были связаны с «подготовкой соответствующей атмосферы для визита Дельбоса».

Любые попытки договориться с поляками были уже бесполезны. 29 марта постоянный заместитель главы Форин-офиса Кадоган (в Великобритании существует своеобразный институт «постоянных заместителей министра» – профессионалов на службе, которые не сменяются в зависимости от выборов и партийных смен правительства, чтобы обеспечить преемственность работы) заявил советскому полпреду Майскому, что «Польша в категоричной форме заявила, что не примкнет «ни к какой комбинации (в форме ли декларации или какой-либо иной), если участником ее будет также СССР».

Надо сказать, что примерно в этот же период в НКИД СССР, как и в других наркоматах, начались массовые чистки. В результате репрессий многие посольства лишились грамотных кадров настолько, что в некоторых случаях это стало критично сказываться на качестве работы.

Очень характерный пример – советское полпредство в Варшаве. Осенью 1937 года в Москву был отозван полпред Яков Христофорович Давтян – прекрасный специалист и дипломат с многолетним стажем и опытом. В ноябре он был расстрелян, а на должность полпреда в Польше долго не могли подобрать кандидатуру. Временным поверенным стал 1-й советник полпредства Борис Дмитриевич Виноградов, также кадровый специалист, имевший отношение к советским разведывательным органам. Но в январе 1938 года и он был отозван из Варшавы, в феврале арестован и затем расстрелян. Квалифицированных кадров не нашлось, а в НКИД наблюдался приток партийных «назначенцев», которые в лучшем случае успели немного поучиться на специализированных курсах.

В итоге на смену Борису Виноградову на должность полпреда в Варшаву прибыл Павел Прокофьевич Листопад, «назначенец» с Украины, только в августе 1937 года переведенный в НКИД с партийно-хозяйственной работы. Листопад не говорил ни на каком иностранном языке, не имел представления о дипломатической работе и протоколе и всего боялся. В результате чего, прибыв в Варшаву, прекратил общение с внешним миром, а на публичные мероприятия являлся «в кольце» совслужащих, только с которыми и разговаривал. Еще он слал в Москву панические телеграммы вроде этой: «Ставим вас в известность, что возле нашего полпредства агенты полиции продолжают находиться целыми бандами. Состав шпиков прежний. По отношению к нашим людям шпики держат себя все же вызывающе. По-прежнему ходят по пятам, разница только в том, что идут на некоторой дистанции, но ведут себя почти так же нагло, как и раньше. За нашим автомобилем всегда идет конвой при въезде в полпредство и выезде из него, банды шпиков наглым образом заглядывают в окна машин. Въезд в полпредство всегда загроможден автомобилями, специально расставленными на улице полпредства. Это обстоятельство никак не подтверждает «добрых» намерений польского правительства, высказанных Гжибовским (Вацлав Гжибовский – посол Польши в Москве вплоть до разрыва дипотношений 17 сентября 1939 года – прим. ВЗГЛЯД). Ко всему изложенному просим обратить ваше внимание на продолжающийся антисоветский тон польской прессы». (АВП СССР, ф. 059, оп. 1, п. 273, д. 1893, л. 176. Опубл. в изд.: Документы внешней политики СССР. Т. 21. С. 644.).

В результате «работы» Павла Листопада в один из самых критических моментов советско-польских отношений деятельность полпредства в Варшаве была практически парализована. Спасать ситуацию пришлось замнаркома Потемкину, который лично прибыл в польскую столицу и временно взял на себя обязанности полпреда. Павел Листопад был арестован и расстрелян в 1940 году, причем главным пунктом обвинения НКВД назвало: «УМЫШЛЕННО РАЗВАЛИВАЛ РАБОТУ ПОЛПРЕДСТВА, СИСТЕМАТИЧЕСКИ СРЫВАЛ ИНФОРМАЦИЮ Наркоминдела о политическом положении Польши» (строчные буквы выделены в приговоре – прим. ВЗГЛЯД).

Чешская паника

В отличие от самоуверенного поведения Варшавы, в Праге в это время постепенно складывается атмосфера, близкая к панической. До сих пор не утихают споры, почему поведение Чехословакии в этот период было столь пассивным. Обладая крупной и хорошо оснащенной армией, мощными укреплениями и одной из самых развитых в Европе военной промышленностью, Прага не делала ничего. Под давлением Лондона чешское правительство последовательно шло на уступки Германии в виде создания автономии для судетских немцев, легализации организаций фольксдойче, которые к тому времени уже целиком были под контролем абвера и нацистской партии, и все тому подобное. То ли чехи были загипнотизированы мнением Лондона и Парижа и видели свою безопасность исключительно в рамках обещаний, которые им давали западные страны, то ли объяснение лежит уже за пределами практической истории, и его надо искать в местном менталитете.

Сообщения о том, что Прага приближается к панике, поступали в Москву не только из чешской столицы. 24 февраля 1938 года полпред СССР в Берлине Алексей Федорович Мерекалов сообщает в Москву: «Здешние чехи в явном смятении. Газеты сообщили об обеде, который Мастный (Войтех Мастный – посол Чехословакии в Германии, доверенное лицо Бенеша, сыгравший очень неоднозначную роль в советско-чешских отношениях – прим. ВЗГЛЯД) устроил местным генлейновцам (членам национальной партии судетских немцев, которую возглавлял Конрад Генлейн, покончил с собой в американском лагере для военнопленных в 1945 году – прим. ВЗГЛЯД)». Полпред Мерекалов сообщает, что «советник» (то есть Мастный) сказал ему, что «Чехословакия не хочет быть в положении Австрии, которая оказалась без всякой поддержки перед лицом Германии. Попытки Понсе и Гендерсона провести по поводу Австрии робкий демарш перед Риббентропом был последним категорически отклонен».

Сэр Невилл Хендерсон и Андре Франсуа-Понсе – соответственно послы Великобритании и Франции в Берлине. 4 марта советский полпред в Париже Яков Захарович Суриц передает в Москву: «Из кругов близких к МИД передают, что вчера Дельбос направил в Лондон меморандум по австрийскому вопросу. Ссылаясь на поступающую информацию, Дельбос сигнализирует о подготовке в самом ближайшем будущем национал-социалистического путча в Австрии, вслед за которым начнутся и враждебные действия против Чехословакии. Напоминая о договорных обязательствах Франции, обязывающих ее в этом случае вмешаться, Дельбос вновь предлагает сделать совместное представление в Берлине».

На практике это вылилось в формальный протест, заявленный британским и французским послами Риббентропу, который от них просто отмахнулся, о чем и докладывает Мерекалов. И это при том, что британский посол сэр Невилл Хендерсон (в советских документах того времени его упорно называют Гендерсоном) был одним из главных сторонников стратегии «умиротворения» и всячески потакал политике Германии в отношении Дунайских государств.

Мерекалов также сообщает, что он спросил у Мастного, в чем причина того, что чешское радио транслировало речь Гитлера по поводу Судетов. Чешский посол ответил, что «Прага решила пойти на шаг, который заставил бы Париж и Лондон обратить внимание на серьезность положения». Это прекрасно характеризует панические настроения, бытовавшие в тот момент в Праге.

Показательно в этом плане и сообщение советского полпреда в Праге Сергея Александровского еще от 17 декабря 1937 года. Александровский ссылается на несколько публикаций в ведущих чешских газетах панического содержания, из которых следует, что «Франция и Англия признали единственным путем для умиротворения Европы прямые переговоры с Германией, используя поездку Дельбоса договориться об этом с союзниками». При этом Александровский говорит о том, что «Дельбос и Шотан в Лондоне безоговорочно заявили, что территориальная неприкосновенность Чехословакии является вопросом вне дискуссии. Малейшее нарушение будет для Франции казус белли».

Правительство Шотана в Париже вскорости развалилось, время было утеряно, Чехословакия последовательно шла на уступки Германии в вопросе о Судетах – и процесс ее развала и поглощения рейхом было уже не остановить. Мюнхенский сговор юридически закрепил эту катастрофу, бросив Прагу на растерзание Германии. К чему с удовольствием присоединилась Польша, до этого сознательно торпедировавшая все усилия СССР и Франции создать действенную коалицию в Центральной Европе.

***

Судьба полпреда в Чехословакии Сергея Сергеевича Александровского сложилась удивительно кинематографично и трагично. В эмиграции еще с 1910 года, он знал Центральную Европу как свои пять пальцев и работал в НКИД СССР с начала 1920-х годов. В марте 1939 года новый глава НКИД Молотов снимает его с должности полпреда в Праге, и Александровский работает в Москве адвокатом и переводит на русский чешских писателей, включая Карела Чапека. В 1941 году 52-летний бывший посол вступает рядовым в Московское ополчение и раненым попадает в плен где-то подо Ржевом.

В лагере для военнопленных выдает себя за другого и бежит, попадает в знаменитый партизанский отряд имени Щорса, где редактирует газету. Есть данные, что Сергей Александровский был причастен к внедрению советского агента в немецкую разведшколу в Борисове – знаменитый «Сатурн», что стало основной для знаменитых книг и кинофильмов советского периода о контрразведке военного периода («Путь в «Сатурн», «Сатурн» почти не виден»). Но в 1943 году за Александровским присылают самолет в партизанский лагерь с «большой земли», вывозят его, обвиняют в шпионаже в пользу фашистской Германии и в 1945 году расстреливают.

По одной из конспирологических версий, в этой истории неожиданная и совсем не мотивированная расправа над Александровским была связана с событиями как раз 1936-1939 годов в Чехословакии. Дело в том, что именно с полпредом Александровским и послом Чехословакии в Германии Мастным связана история с появлением так называемого документа Арао. Японский помощник военного атташе в Польше по фамилии Арао отправил в Токио диппочтой в адрес начальника генерального штаба Японии Накадзимы Тэцудзо донесение, в котором сообщал об установлении связи с неким крупнейшим советским военным деятелем, в котором напрямую был опознал маршал Тухачевский. Почерк Арао в написании иероглифов был подтвержден бывшим советским разведчиком Кимом, который в тот момент находился под арестом на Лубянке, но ранее знал лично и Арао, и военного атташе Савадо Сигеру и прекрасно говорил по-японски.

«Документ Арао» стал спусковым крючком для расследования «дела Тухачевского» и в широком смысле так называемого заговора военных. Согласно официальной версии, именно президент Чехословакии Бенеш через Александровского и Мастного передал в СССР документ на Тухачевского, поскольку полагал, как он сам затем говорил, что «Россия Тухачевского» расплатилась бы с Германией Чехословакией», и хотел тем самым предотвратить переворот в СССР, считая «Россию Сталина» более дружественной к Чехословакии, чем потенциальные путчисты. Существует бесчисленное количество версий тех событий, но факт остается фактом: чехи передали НКВД СССР «досье Тухачевского», начинавшееся с «документа Арао», и полпред Александровский мог хотя бы задним числом прояснить, как это вообще было. Что ему и не позволили сделать, арестовав в 1943-м, а расстреляв только в августе 1945 года. Но это, впрочем, уже совсем другая история.

Польша готовилась к захвату Литвы

Одновременно на другом проблемном участке Европы развивается собственная похожая коллизия. 24 января 1938 года советский полпред в Берлине Георгий Александрович Астахов, предшественник Мерекалова (Астахов умрет в 1942 году в Усть-Вымском лагере в Коми АССР), сообщает в Москву о возможном занятии немцами литовского порта Мемель (ныне Клайпеда). Примечательно в этом сообщении не предлог, под котором Германия начала угрожать Литве, а сопутствующее поведение Польши. Астахов пишет: «Польша якобы также обещала Гитлеру последнее /не пропускать советскую помощь/ (через свою территорию – прим. ВЗГЛЯД), получив взамен свободу действий в Литве».

То есть Варшава на тот момент пыталась договариваться с Германией не только по вопросу аннексии Тешинской области Чехословакии, но и вела какие-то разговоры об аннексии территорий Литвы. 

Время еще оставалось

В целом все эти документы еще раз свидетельствуют, что на рубеже 1937-1938 годов никакие конструктивные разговоры СССР о создании общей коалиции против агрессивных намерений Германии уже были невозможны в силу позиции Великобритании и Польши. Если французское правительство еще как-то пыталось следовать своим договорным обязательствам, то правительство Польши их торпедировало, а правительство Чехословакии действовало как зомби. Лондон же действовал в рамках политики «умиротворения», отталкивался исключительно от борьбы за колониальную систему и в Европе опирался на устаревшую систему «сдерживания».

При этом время все еще не было упущено, Германия к большой войне была до конца не готова, и малейшее изменение позиции Великобритании привело бы к смене парадигмы в Центральной Европе. Но правительство Чемберлена – Галифакса вело континент к большой войне.

Совет молодых дипломатов МИД России в рамках проекта «Дипломатия Победы» и подготовки Форума молодых дипломатов «Дипломатия Победы», инициированных по случаю 75-летия Победы в Великой Отечественной войне, предлагает вниманию читателей газеты ВЗГЛЯД уникальные документы Архива внешней политики (АВП) Российской Федерации, посвященные активной деятельности советской дипломатии в предвоенный период и в годы Великой Отечественной войны. Убеждены, что обращение к первоисточникам, подлинным свидетельствам той эпохи нивелирует попытки фальсификаций и манипуляций историческими фактами, внесет вклад в утверждение исторической правды, поможет воссоздать объективную картину прошлого.

Архив внешней политики РФ является структурным подразделением Историко-документального департамента (ИДД) МИД России. Огромный массив документов (более одного миллиона единиц хранения) охватывает период с 1917 года и продолжает пополняться материалами, отражающими эволюцию отечественной внешней политики с 1991 года. Архив выполняет функцию официального хранилища многосторонних и двусторонних договорно-правовых актов, заключенных от имени Советского Союза и Российской Федерации.