В теории международных переговоров существует «модель двухуровневого торга», разработанная американским политологом Робертом Патнэмом. Идея простая: правительству, участвующему в международных переговорах, необходимо не только найти общий язык с иностранными дипломатами, но и суметь «продать» достигнутую договоренность своим согражданам.
Как признавался американский дипломат Роберт Штраусс, «в период моего пребывания на посту специального торгового представителя, я провел столько же времени в переговорах с [экономическими] игроками у себя дома (представители индустрий, профсоюзы) и членами Конгресса США, сколько я вел переговоры с нашими иностранными торговыми партнерами».
Иными словами, чтобы международное соглашение было заключено, оно должно быть принято как минимум правительствами двух стран и гражданами этих двух стран.
Особо искушенные политики могут пытаться использовать договоренности на одном уровне для воздействия на другой – к примеру, в рамках ЕС в 2000-х национальные элиты регулярно блокировали какие-то паневропейские инициативы, просто заявляя, что для их ратификации необходимо провести страновой референдум, который будет неизбежно провален. Так-то они всей душой за евроинтеграцию, но конкретно им достались такие консервативные избиратели, которые никогда не поддержат новые общеевропейские налоги.
Именно поэтому опытные дипломаты всегда играют даже не на двух, а на трех досках – договариваясь с иностранным правительством, договариваясь «у себя дома» и пытаясь воздействовать на иностранное население, чтобы подготовить его к заключению того или иного соглашения.
Следует добавить, что среди исследователей-международников крепнет убеждение, что внешняя политика большинства государств всегда подчинена внутренней.
Яркий и красноречивый исторический пример: несмотря все издержки и тяготы, сопряженные с революцией и последовавшей за ней серией переворотов, французская армия в конце XVIII – начале XIX веков оказалось одной из самых эффективных в Европе. По простой причине – серия реформ, которая обеспечила возможность продвижения по службе талантливым выходцам снизу (а также обеспечила по-настоящему массовый призыв населения). Массовый призыв и условная меритократичность военной карьеры позволили революционной Франции не только отразить интервенцию других европейских держав, но и начать свою геополитическую экспансию.
Однако европейские монархи, терпя поражение за поражением, не спешили проводить аналогичные реформы в своих армиях: часть просто боялась вооружать свое население (а ну как последуют дурному французскому примеру?), а часть опасалась лишать аристократию ее привилегий – еще достаточно свежи были воспоминания о загадочной смерти российского императора Павла I в Михайловском замке (а тяжелая табакерка найдется в любом европейском дворце). Иными словами, внутриполитические угрозы – массовая смута или заговор дворян – пугали европейских государей куда больше, чем угроза внешнеполитическая.
- Киев решил сменить состав делегации для переговоров с Россией
- Зеленский привлек Святой престол со зловещими целями
- NYT: Трамп отказался вмешиваться в конфликт на Украине
Итак, любое международное соглашение должно быть так или иначе принято массами, а внутренняя политика для большинства элит важнее внешней.
Для Украины эти тезисы корректны с некоторыми оговорками. Конечно, возможности провести какое-то масштабное социологическое исследование на этой территории просто невозможно, однако можно с высокой долей достоверности предполагать, что как минимум некоторая часть украинского общества достаточно радикализована.
Как детально сформулировал это Владимир Путин, «очень большое влияние с самого начала, после развала Советского Союза, на Украине имеют так называемые нацики, как их на самой Украине называют, националисты, люди неонацистских взглядов».
И речь идет про целые хорошо вооруженные батальоны, которые получили право заниматься рекрутированием новых последователей и их идеологической индоктринацией. И есть основания считать, что это у них неплохо получается.
Политические исследователи в своих изысканиях неизбежно и регулярно вступают на зыбкую психологическую почву. И большинство согласится с тем, что у тоталитарных идеологий есть пренеприятнейшее свойство основательно форматировать психику своих последователей. Философ Ханна Арендт в работе «Истоки тоталитаризма» вскользь останавливается на этом моменте и цитирует Генриха Гиммлера, который признавал, что значительная часть нацистов живет и дышит совершенно абстрактными идеями и задачами, мало заботясь о повседневности.
Иными словами, на Украине существует большая прослойка людей, исповедующая открыто шовинистические взгляды и построившая свою идентичность вокруг этой идеи, то есть создавшая себе некую идентичность «от противного».
Скорее всего, значительная часть украинской элиты давно хотела бы заключить мирное соглашение – в конечном счете многие из них рассчитывают сохранить посты и политический капитал.
Однако на данном этапе возникают сомнения, что они смогут «продать» мирные соглашения радикализованной части украинского общества. И вполне возможно, что их они боятся куда больше. Поэтому на данном этапе переговоры (успеха которых мы все ждем) должны идти на фоне продолжающихся боевых действий, о чем, кстати, и заявила российская сторона.
