425 лет назад в Риме был сожжен Джордано Бруно. Человек, ставший иконой позитивизма и позитивной науки, мучеником, которого реакционные силы и средневековые мракобесы сожгли на костре за его опередившие свой век научные знания и теории.
Так нас учили в школе. Так внушал обывателю XIX век, век победного шествия позитивной науки от свершения к свершению, шествия, которому, казалось, не будет конца.
Однако за XIX веком наступил век XX, который увенчал достижения позитивной науки гекатомбами жертв двух мировых войн и еще десятка масштабных революций.
А за ним наступил век XXI, научные достижения которого приобрели совсем уж зловещий вид близкого порабощения всего человечества. А также выведения новых нечеловеческих видов – от экспериментов с геномом и скрещивания человека с животным до искусственного интеллекта.
Но одновременно с этими двусмысленными успехами мы имеем сегодня и действительные достижения исторической науки. Сегодняшние ученые читают больше и вдумчивее, и из накопленных ими материалов начинает вырисовываться несколько иная картина победного шествия науки и ее признанных икон.
Оказалось, например, что Исаак Ньютон был не столько физиком, сколько оккультистом, что большая часть его научных трудов посвящены алхимии, а самые важные, с его собственной точки зрения, работы – вычислению даты конца света.
Да и само Лондонское Королевское общество вышло, как оказалось, из оккультного розенкрейцерства и занималось не столько продвижением новой науки, сколько борьбой со старой, основанной на философском аристотелизме. Новая наука поставила себе целью подорвать всякие духовные и философские основания прежнего научного знания и основать новый «храм науки» на чистом эмпирическом эксперименте.
Ничего, кроме материи, ее свойств, объектов и протяженности, не существует – таким был девиз новой науки, вооружившейся линейкой и линзой. Все измерить – таким был ее идеал.
Идеал, прямо скажем, не самый высокий. Тем удивительнее, что у основания «храма новой науки» стояли люди совсем иного склада. Тот же Ньютон считал свои «силы» живыми сущностями и, объясняя их, пользовался терминами скорее «симпатии» и «антипатии», нежели «закон притяжения». Посвятив массу своих трудов (не меньше, чем алхимии) божественной природе света, Ньютон, наверное, очень удивился бы, узнав, что в «пространственно-временном континууме», который новая наука положила в основание мироздания, места свету не нашлось вовсе.
Если же теперь от фигуры Ньютона мы обратимся к фигуре Бруно, то вряд ли уже удивимся мнению о нем современных ученых. Чуть потупив глаза и не очень громко, они ответят на ваши вопросы, скорее всего, так: Джордано Бруно не был никаким ученым в нашем сегодняшнем смысле. Но и в понимании своего времени репутацией ученого он отнюдь не обладал. Бруно был классическим ренессансным магом. Причем магом на самом излете ренессансного магизма и с изрядным погружением в чернуху.
Первые ренессансные маги вроде Фичино и Мирандолы соблюдали определенные приличия. Они много рассуждали о том, что магия не противоречит христианству, и много сил положили на то, чтобы доказать благочестивость своих занятий.
Бруно, завершающий магический век Возрождения, уже не стеснял себя объяснениями. Он с негодованием отбрасывал всякое «благочестие». Христа он называл «магом», у которого была собственная «магическая программа», ему, Бруно, неинтересная.
«Христос – обманщик, – прямо заявляет Бруно, – Христа следует отбросить».
При этом сам Бруно предпочитает силы именно демонические. И именно работе с демонами посвятил немало своих работ.
Кажется, нам уже становится ясно, что церковь не могла смотреть на его занятия одобрительно и что сожгли его, в общем, за дело.
Лучшая научная биография Бруно, книга исследовательницы его творчества и его эпохи Фрэнсис Амели Йейтс «Джордано Бруно и герметическая традиция» дает нам потрясающий портрет этого замечательного гения – мятежника, революционера, человека предельно взвинченного, почти невменяемого и принципиально неспособного уживаться с людьми.
«Напыщенный и высокомерный, высоко ценящий свое мнение и проявляющий мало терпения ко всем, кто хотя бы слегка не соглашался с ним» – перед нами портрет типичного психопата, своего рода городского сумасшедшего, страдающего мania grandiosa. Человека, который, являясь в дверях какого-нибудь университета, с порога характеризует себя в таком примерно духе: «В медицине эксперт, в созерцаниях рассудительный, в предсказаниях несравненный, в чудесной магии предусмотрительный, в законах соблюдающий, в морали безупречный, в богословии божественный, во всех смыслах героический…». Или: «Доктор самой изощренной теологии, профессор самой чистой и безвредной магии, известный в лучших академиях Европы, признанный и с почетом принимаемый философ, всюду у себя дома, кроме как у варваров и черни, пробудитель спящих душ, усмиритель наглого и упрямого невежества, провозвестник всеобщего человеколюбия, …скорее мужчина, чем женщина, …нет человека с более мирными помыслами, более обходительного, более верного, более полезного… он ненавистен распространителям глупости и лицемерам, но взыскан честными и усердными, и его гению самые знатные рукоплескали…».
Неудивительно, что люди ученые и воспитанные считали этого парня городским сумасшедшим, шарахались от него и, в общем, опасались иметь с ним дело.
Тем более что при первом же приближении оказывалось, что за этими самовосхвалениями и дифирамбами самому себе скрывался провинциал-недоучка, ровным счетом ничего не понимающий в науке.
Когда же с тем же неподражаемым апломбом, вызвав на диспут соперника, Бруно оказывался неспособен отразить удар, он… бежал вон – из университета, города, страны, куда-нибудь туда, где его еще не знают и готовы слушать его залихватские речи.
В общем, перед нами и правда человек уникальный.
В Оксфорде он читает лекции, выдав книги Марсилио Фичино за свои. Будучи изобличен, снова бежит. И так – без конца, до конца, до самого края жизни.
Математические рассуждения нашего ученого современные исследователи называют «шокирующими», его научные выводы «жалкими», поток его абсурдных высказываний на любую научную тему, от физики до астрономии, «повергающими в шок».
Бруно не только никакой не ученый, замечает Ф. Йейтс, он даже не тот просвещенный ренессансный маг, которого новое время вполне признает. Цель его не двигать науку вперед, но, наоборот, «вернуться к более темной, более средневековой некромантии».
То есть перед нами типичный средневековый чернокнижник. Его любимый герой – известный колдун Чекко д’Асколи, современник Данте, о котором ходила молва, что он повелевал демонами, сожженный инквизицией за чернокнижие в 1327 году.
И Бруно на самом деле хочет того же – повелевать демонами. Его же самая заветная цель – возвращение «изначальной египетской религии» Гермеса Трисмегитса, пророком и провозвестником которой он себя видит.
Сила Бруно не только в магии, но и в феноменальной памяти, которую он использует для того, чтобы овладеть «теми невидимыми силами, которые пронизывают вселенную». Эта феноменальная память и уверила Бруно в том, что он человек не простой, но мессия и сверхчеловек. И что его судьба – повелевать миром.
- Культура освобождается от черви
- Молекула-семья против атома-индивида
- Как реорганизовать русскую литературу
«Магия Бруно демонична со всей откровенностью», – замечает Ф. Йейтс. Цель его магии – сформировать при помощи «сцеплений с демонами» магическую сверхчеловеческую личность, чтобы затем, обретя силу великого мага, посредством этой великой силы повелевать энергиями вселенной и человеческими массами в ней.
Вот чего хочет Бруно – безраздельной власти. Именно за это его сожгли. За чернокнижие, вызывание демонов, хулу на Христа, Божию Матерь, церковь. А также, как подозревает Френсис Йейтс (материалы дела Бруно, к сожалению, не сохранились) за создание тайных обществ с целью подрыва существующего миропорядка.
Таков наш герой. И в самом деле, разве он не герой нашего времени? Он – настоящее лицо нашего века, идеальное его выражение. Странно, что Джордано Бруно не стал иконой современных европейских левых. Хотя не факт, что большинство из них вообще знают, кто это.
