Саша Ходеев был одним из тех, кто ушел в ополчение сразу, как начались боевые действия – в 2014 году. Он был и среди тех, кто организовывал референдум о независимости в родном Лисичанске. В далеком 2014 году – почти 10 лет назад. Вечность, которая была вчера. Ушел сразу, без оглядки, не думая о деньгах или о смерти, не думая о том, что будет, скажут ему спасибо или расстреляют.
Жгучий, острый взгляд, пробивающий в самое сердце, что даже теряешься. Худой, что кажется, унесет ветер вместе с листьями, взлетающими от любого порыва. И молодой, 1984 года рождения. В 2014 году ему только исполнилось бы 30.
Саша ушел в ополчение, когда было непонятно, что происходит. Когда никто не знал, как это будет страшно. Когда не могли до конца поверить, что это так надолго. Что «свои» могут спокойно расстреливать мирных людей. Что «свои» могут сбрасывать на мирные города бомбы с самолетов. Тогда они еще были своими. Но Майдан рассудил иначе.
У ополченцев тогда не было даже нормальной формы. Про аптечки, коптеры или тепловизоры молчу. Помню, еще тогда, в 2014 году, почти на всех блокпостах стояли мальчишки в дырявых берцах и драных «горках» (название формы), с автоматами тяжелее их самих. Мы ехали в обстреливаемый Первомайск перед Новым годом, и один из ребят, пританцовывая от холода, узнав, что мы из Москвы, с детским восхищением спросил: «А елки уже поставили?»
Саша ушел защищать дом, ушел бороться за право говорить на родном русском. За право быть собой. Это все его слова, не мои. Это слова многих, кто тогда ушел. А сколько ушло в ополчение после 2 мая в Одессе и после бомбежки Луганска 2 июня?
Но Саша был необычным добровольцем. Записался с тяжелейшим диагнозом. На момент событий 2014 года у него уже четыре года была диагностирована лимфома Ходжкина 3б стадии (лимфогранулематоз), с которой он боролся. Но он не думал об этом, ведь мир рухнул и все вокруг, казалось, висело на волоске. Какая уж тут лимфома.
Когда он получил ранение, доктор на осмотре удивленно спросил: «Как ты с такой болезнью служишь?!!!» Пролечившись, Саша вернулся в строй сначала связистом в танковом батальоне, затем стал замкомвзвода, но его в итоге комиссовали.
После ранения начал жить с нуля в Луганске, ЛНР. Встретил любовь Настю, на которой женился. У них родилась красавица Полина.
Все эти годы Саша боролся со своей болезнью. Сколько химий перенес, не сосчитать. Наша команда познакомилась с ним четыре года назад. Мы пытались ему и семье помочь, чем могли. В итоге вывезли в Россию на бесплатное лечение, но ему даже в Москве не смогли ничем помочь.
Саша был одним из тех, кто прикрывал отступление ополчения из Лисичанска летом 2014-го (город оставался за Украиной с 2014-го до СВО). Все эти восемь лет Саша не был дома и не видел родителей, которых страшно любил. Они не могли даже общаться по телефону – это могло быть опасно для пожилых людей. Весь актив референдума зачищали, а уж про связи с ополчением молчу. Сколько людей бесследно исчезло по подвалам и тюрьмам Украины, до сих пор неизвестно.
После присоединения города к ЛНР летом 2022 года, когда обстрелов стало меньше, наша команда поехала в Лисичанск. У нас был маленький бус, груженый лекарствами, которые раздавали в разбомбленном городе прямо на улице. Саша попросился поехать помочь.
Саша плакал. Лисичанск вернули домой. Он мог пройтись по его, пусть и полуразрушенным, улицам. Его квартира была в руинах. Плакали и его родители. Обнимали Сашу. Плакали не только потому, что увидели друг друга после стольких лет. Потому... потому что дождались. Потому что... они дома.
25 февраля 2022 года Саша стоял на пороге военкомата Луганска. Ноги еле держали, и, придя домой, он почти рыдал. Не взяли. Он не оставлял желания быть полезным «своим» хоть чем-то. Как и тогда, в 2014 году, не мог представить, как можно сидеть дома и быть зрителем.
Это бесполезно анализировать. Можно найти много умных слов к тому, что сложно объяснить, но они не помогут, если это не чувствуешь. Ты либо любишь свой дом, Родину, либо нет. И если этого нет, нет в мире букв, которые могли бы расшифровать, зачем человек со страшным диагнозом, еле стоящий на ногах, просится на фронт. Кто-то скажет, он уже болел и ему было все равно, но это неправда. Тогда, в 2014 году, была вера, что с болезнью можно справиться. Он был молод, были неплохие прогнозы. Но Саша об этом не думал.
2 сентября 2023 года Саша ушел из жизни. Ушел в луганской больнице. Перед тем, как ему стало совсем плохо, сказал: «нужно уходить красиво», решив освободить жену и дочь от ужаса мучений последних дней. Он был бойцом до последней секунды. Никогда сам не просил о помощи, работал ради дочки и жены до последнего. Брался за любой труд, даже если не было сил.
Мы верили, что Саша справится, что сможет. Не получилось.
- «Раненое сердце». Как Белгород переживает обстрелы ВСУ
- «Богарные условия». Как херсонский НИИ риса бьется за урожай без воды
- Пять главных трендов российской политики в 2023 году
Настя, его жена, написала у меня недавно в комментариях к посту, где я рассказывала, как мы поздравляли детей с Новым годом в Донбассе: «Полька не верит, что есть города, в которых не ездят военные «тяжелые» машины, нет ПВО и полигонов, что нет в таком количестве людей в военной форме. Она не верит, не знает, что может быть по-другому, вот это и грустно, конечно, но ничего. Победа будет за нами, и обязательно наши дети узнают, что такое мирный город, мирное небо над головой и что может быть все по-другому!»
Когда мои бывшие друзья и знакомые вопрошают, «зачем Россия влезла» в конфликт в Донбассе – «умирали бы они там по чуть-чуть, все же не было бы этой мясорубки», – я понимаю, что не всегда можно объяснить это пронизывающее током чувство, сдавливающее грудь. Чувство справедливости, правды, что не предали, что пришли на помощь.
Но правильно спрашивать не «зачем», а «ради кого». Вот ради них. Саши, его жены и дочки Поли. Его родителей. И всех тех, кто еще тогда ушел умирать за идею.
Мы их не предали. Значит, не предали себя.
