Разговоры о честных выборах* всегда наталкиваются на то, для кого они честные. В США выборы 2016 года были честными для республиканцев, прошлогодние – исключительно для демократов. У нас в 1996 году для коммунистов они честными быть не могли: даже если не строить гипотезы о практике подсчета голосов, весь административный и пропагандистский ресурс работал на Ельцина. А после нынешних я уже не мог удержаться от ехидства, задав товарищам либералам простой вопрос: почему тогда отбирать выборы у коммунистов было можно, а сегодня – нельзя?
Вопрос, разумеется, риторический, потому что тогда либералы идентифицировали себя с властью, а сегодня готовы идентифицировать себя с теми, кого еще пару месяцев назад называли потомками палачей. Все течет (включая концепт), и все меняется. Так работает логика свободного выбора. Проявляют ли себя люди в этом выборе с хорошей стороны – вот вопрос. Морально ли ограничивать свободу их выбора? Точнее, ограничивать свободу выбора одних, когда другие свободно поддержали эти ограничения?
В наших рассуждениях о свободе мы постоянно забываем о неуловимой сущности – свободе воли. А ведь если свободы воли не существует, то и рассуждения о свободе бессмысленны, и вся деятельность, из них проистекающая. В науке, кстати, уже утвердилось мнение, в соответствии с которым свободы воли нет: ну не видят ее датчики, и все. Мы – демонстрируют эксперименты – принимаем решения еще до того, как сознательно оформили их. То есть мы – роботы.
Впрочем, даже если мы готовы представить себя роботами, это никак не отнимает у нас самосознания, которое мы можем считать, предположим, охранительным или революционным, национальным или интернациональным, правовым или криминальным и т. п. В чисто механическом смысле представить себя роботом сложно, но что делает из нас так называемых людей – рефлексия, как полагал Декарт, или цель? Цель, в конце концов, была и у Ильи Ильича Обломова – любыми возможными способами избегать деятельности.
И не то чтобы эту цель можно было считать абсурдной или достойной презрения: в конце концов, человек, который ничего не делает, не умножает зла. Я, конечно же, не о том зле, выбор отношения к которому может спасти чью-то жизнь или погубить собственную душу здесь и сейчас; как иронизировал анонимный автор известного «пирожка»,
Илья старается скорее
уравновесить зло добром
увидел парни бьют мальчишку
красиво рядом станцевал
Я о том метафизическом Зле, которое не то чтобы не требует осмысления и отношения, но является испытанием на здравый смысл с точки зрения целеполагания: «мы сейчас делаем то-то и то-то, чтобы получить то-то и то-то». Броситься грудью на амбразуру или нет, решать обычно некогда. Вопрос в том, как мы поступаем, когда и время есть, и амбразуры нет. Зло – это то, что бросает вызов нашей системе ценностей. Но то, что для одного будет злом, для другого окажется добром. Или то, что будет для одного большим злом, для другого окажется маленьким. С одним злом бороться сподручно, с другим – не очень. Скажем, куча людей бесстрашно выступает против «кровавого режима», а вот поди найди тех, кто выступает в защиту коллег – против начальства, которое с ними несправедливо обошлось и от которого их собственные судьбы зависят значительно больше, чем от «кровавого режима».
- На рассуждения о животворящей свободе можно ответить вопросом «1991–1998?»
- Возмущение украинцев подавят черные отряды Зеленского
- За «лицензию на свободу» надо будет что-нибудь сдать
Оно и понятно: риски несопоставимы. Оценка и выбор рисков – это тоже свобода воли: если мы можем пойти налево или направо, то какая разница, что показывает датчик, которого мы не видим? Иллюзия свобода выбора или нет, руководствуемся мы только ею. Свобода дорога нам хотя бы потому, что в акцептированных нами рамках ограничений мы не любим.
Ну представьте: выделили вам зону комфорта, и вас в ней все устраивает. И вдруг вас решают уплотнить. Или вообще выгнать из зоны комфорта на мороз. Это – нарушение ваших границ. Можно сказать, объявление войны. Естественно, вам надо реагировать. Свободно выбирая вариант этой реакции. Но в разных ситуациях одни и те же люди делают совершенно разный выбор. Герои войны, которые легко рисковали жизнями на фронте, пасовали перед парткомами, хотя на этот раз ценой выбора была разве что карьера.
Как это ни парадоксально, но свободным настоящий выбор не является. Это – развилка, в которую вас (или вы сами себя) загнали. Сами мы себя куда-то загоняем, или загоняют нас – вопрос чисто философский. И исправить ситуацию можем или мы, или за нас. Но жизнь вообще сужает поле возможностей, и в конце у всех остается только одна дорога.
Да и можно ли поверить в свободу воли хотя бы в том смысле, что папа и мама могли не встретиться? Ведь если не все по-лапласовски предопределено, то все случайно – и третьего не дано. Удовлетворительно эту проблему разрешает только теория множественных вселенных Хью Эверетта: на каждом шагу наши миры ветвятся, и я, сделавший альтернативный выбор, поселяется в другом собственном мире, перестав быть мной.
Физик или математик на подобных гипотезах может хотя бы заработать, но что дает эта игра слов гуманитариям (если они – не братья/сестры Вачовски)? И о чем бишь я вообще: это же не журнал «Вопросы философии». Так и представляю своих вечно озадаченных комментаторов под этой колонкой. Но наш мир потихоньку и движется в сторону Матрицы. Цифрономика изменит мир до неузнаваемости: люди, за которых будут трудиться роботы, станут балластом, и их проще станет содержать на безусловном базовом доходе в виртуальных мирах развлечений.
Но какие миры эти люди будут свободно выбирать? В реальном мире развлечения ограничены уголовным кодексом. В виртуальном подобной потребности, скорее всего, не будет. Если подросток расстреляет одноклассников в виртуальном мире, от этого будет сплошная польза: полиция безопасности сможет поставить его под реальное наблюдение. Нас много пугают цифровым миром, но вряд ли он изменит человеческую породу, которая не меняется тысячелетиями.
В цифровой палате номер шесть мы сможем быть Керенскими или Лениными, Гитлерами или Сталиными, Альенде или Пиночетами без всякого вреда для общества и себя. Но насколько свободен выбор, условия которого предопределены? А если бы вам предложили следующий выбор: мира, в котором вам гарантирована свобода воли, но в котором вы вечно будете наступать на грабли и не добьетесь ничего, или полностью детерминированного мира, в котором вы будете совершенно счастливы сбычей мечт?
Люди мечтают о свободе, потому что рассчитывают стать ее бенефициарами, или потому, что они считают свободу необходимым условием существования? Если второе, то как это монтируется с ее ограничениями для других? А если первое, то разве это – свобода? Мне кажется, когда Декарт изрек свое cogito ergo sum, он говорил именно о свободе. Потому что единственное условие свободного существования – это способность трезво мыслить.
* СМИ, включенное в реестр иностранных средств массовой информации, выполняющих функции иностранного агента
