Война за спиной

@ Александр Устинов/РИА Новости

27 июня 2021, 13:00 Мнение

Война за спиной

– Вернулся, сынок? Кивнул ей, ответил: «Вернулся, мать». Она меня перекрестила, и я бодро пошел дальше. Никакие фильмы, никакие политинформации или встречи с ветеранами, ничто не сравнится с таким.

Давно, казалось бы, прошедшая война так глубоко проросла корнями в нас, в нашу жизнь, в наше сознание, что порой прорывается в реальность совершенно неожиданными проявлениями. Она живет где-то рядом, в параллельном измерении, за такой тонкой стенкой, что то и дело просачивается через нее, врываясь в обыденность такой болью, что вынести трудно. Это сложно объяснить на нормальном, логическом уровне, но она всегда прямо за спиной, дышит в затылок, и она нахлынет на тебя, стоит обернуться.

Несколько лет назад мы с женой купили участок в Переславском районе Ярославской области. Это было голое поле неподалеку от леса. Ни электричества, ни заборов – ничего. Только трава по пояс да дикие березки, отбившиеся от рощи и выползшие на открытое место. И вот как-то сижу я на сколоченной из досок скамеечке, вырезаю ножом мялку для картошки. Очень такое деревенское занятие, медитативное. Сижу на солнышке, по пояс голый, в армейских штанах, босой. В бытовке на газовой плитке шкворчит сковородка – жена жарит картошку. Жарко, где-то в небе поет жаворонок, солнце так светит, что краски поблекли, глаза не терпят. А из колонки поет Утесов и треск патефонной пластинки. И вдруг меня накрыло. Я провалился во времени, и на дворе стоял июнь сорок первого, суббота, 21-е. И все еще очень хорошо, все живы и мир. Это было настолько реальное ощущение, полное и объемное! Абсолютное погружение. Я до сих пор его помню. А еще помню щемящее ощущение счастья и неясной тревоги. До сих пор помню. И почти уверен, что я действительно на несколько секунд попал ТУДА. А потом поднялся, достал из сумки бутылку теплой водки и всадил полстакана. И жена ничего не сказала. Наверное, было что-то в моем лице такое, что она поняла – не надо спрашивать.

Никому об этом не рассказывал. Сами понимаете – видения какие-то, провалы во времени и все такое. Я ж и так писатель, профессиональный сочинитель небылиц, а тут еще такие рассказы. Смеяться же будут. А потом как-то все же рассказал товарищу. И он припомнил похожее.

Сидел, говорит, на крылечке, в деревне. Курил. Стемнело, тёпло. Мычат коровы, пахнет августом. С полей возвращались комбайны. Один за другим. Фонари горят в пыли и лязг металла. И вдруг – август 41-го... Вечерняя беззащитная деревня, пахнущая молоком и хлебным дымом – и эта лавина железа, с грохотом ползущая на маленький, хрупкий мирок... Танки. Кажется, даже кресты увидел. И такая тоска накатила...

После этого я стал спрашивать людей. И неожиданно выяснил, что подобное ощущение испытывали очень многие. Не все, конечно, но оказалось, что это ощущение короткого выпадения в ТО время далеко не редкость. Особенно часто это случается там, где война прокатилась непосредственно. В местах прошлых боев. И при этом в людях возникают чувства, ничуть не похожие на дежавю, при котором человеку кажется, что происходящее с ним уже было. А здесь ты четко понимаешь, где ты, и даже то, что это невозможно. Ты в месте и времени, где никогда не был и быть не мог.

Но война, бывает, прорывается и по-другому. И это бывает еще больнее, потому что это уже не краткий миг провала в иную реальность, которую можно списать на игры разума, а сама реальность, реальнее не бывает.

Когда-то давно, практически в прошлой жизни, я служил на Вологодчине, на отдельной радиолокационной точке системы Московского округа ПВО. Это он только по названию Московский, точки нашего полка чуть не под Архангельском имелись. Стояла наша точка недалеко от околицы большого села, на горке. Было нас 30 человек, и жизнь у нас была не стопроцентно военная. Баня была своя, стояла на ручье. Зимой, когда ручей замерзал, ездили на ротном грузовике в сельскую баню, лечились в районной больнице, а не в военном госпитале, и хлеб нам пекли на сельском хлебозаводе. Трем десяткам молодых балбесов там было хорошо. Ну не сказать, что рай, армия все-таки. Но всяко лучше, чем в замуштрованном вологодском полку.

Однажды у меня образовался нарыв на мочке уха. В армии это обычное дело. И отправили меня в больницу пешком, одного. Не выдавать же отдельному солдату персонального офицера в сопровождение? У нас их всего пятеро имелось. Дело происходило осенью, было прохладно и временами дождило. Так что выдали мне плащ-палатку и заодно вещмешок, он же сидор – купить пацанам в сельпо кое-чего вкусненького. Сходил в ЦРБ, абсцесс мне вскрыли, буйну голову забинтовали в партизанском стиле – и отправили обратно.

И вот иду я по улице Дьяковской, по Кулацкому поселку, по песчаной дороге между деревенскими домами с палисадниками, между рябин. 19-летний пацан, в хэбэ, сапогах, плащ-палатке, с набитым сидором за плечами, на голове пилотка, под пилоткой белые бинты и кровавое пятно на них. Только ППШ через плечо не хватает. Хорошо мне, вольготно, душа поет. И вдруг...

За палисадником, вцепившись сухонькими кулачками в штакетник, стоит древняя бабка. И смотрит на меня... Так смотрит! Подхожу ближе, а она так негромко, с тихой радостью, говорит:

– Вернулся, сынок?

Кивнул ей, ответил:

– Вернулся, мать.

Она меня перекрестила, и я бодро пошел дальше. И уже за околицей, за ручьем, сел на бревно и с час курил одну за другой, приходя в себя. Через силу проталкивал дым в горло через комок величиной с воробья.

Никакие фильмы, никакие политинформации или встречи с ветеранами, ничто не даст такого прикосновения, ничто не сравнится с таким. Каждый в жизни должен встретить такую вот бабку, чтобы война эта вошла не в уши тебе, не в глаза, а минуя их, прямо в сердце, дробя ребра. И тогда у тебя уже никогда не возникнет вопросов на этот счет: кто там был прав, за что дрались и все такое.

Места этим вопросам просто не останется. Стоит только ощутить, что война эта не в кино и книжках. Она где-то тут, рядом. Стоит за спиной и ждет, когда ты обернешься.

..............