Британия начала возвращаться в состояние нищего острова XVII века

Доходность 30-летних облигаций в Великобритании выросла до самого высокого уровня с 1988 года и составила 5,61%. Рост доходности облигаций означает падение их текущих котировок, а значит, убытки у их владельцев. Немногим меньше доходность у 40-летних (5,582%), 25-летних (5,551%) и двухлетних (5,468%) бумаг. При этом доходность пятилетних облигаций составляет 4,139%, трехлетних – 3,979%, а облигаций со сроком погашения один год – 3,886%. Такая разница свидетельствует о недоверии рынка к долгосрочным перспективам британской экономики.

Это неудивительно. По итогам года расходы британского бюджета должны превысить 60% ВВП. Это тенденция сопровождается сокращением доходов казны, которые в этом году опустятся ниже 40% ВВП. Это означает, что дефицит бюджета превысит 20% от ВВП, что беспрецедентно для мирного времени. При этом расходы по обслуживанию долга составляют примерно 13% ВВП (и почти 22% расходной части бюджета), а рост доходности гособлигаций существенно увеличивает это бремя.

Нарастить доходы не представляется возможным, экономика Британии переживает не лучшие времена. Количество банкротств в прошедшем 2024 году достигло уровня кризисного 2008 года. При этом и возможности стимулирования экономики за счет смягчения кредитно-денежной политики почти исчерпаны из-за роста инфляции (а инфляционные ожидания увеличивают порог доходности, по которым инвесторы готовы покупать гособлигации).

Недолгое счастье в составе единой Европы

Во многом нынешние проблемы экономики Великобритании – следствие Брекзита (выхода Великобритании из состава Евросоюза), совершенного Лондоном в 2017–2020 годах. Но это решение, в свою очередь, было продиктовано противоречиями между Великобританией и франко-германским альянсом внутри ЕС, а также надеждами Лондона на грядущие выгоды от участия в Транстихоокеанском партнерстве.

В свое время распад колониальной империи и утрата имперского рынка вызвали в 1950–1960-е годы стагнацию британской экономики. В 1973 году Великобритания вошла в состав ЕЭС. В Лондоне надеялись, что доступ к «общему рынку» без тарифов и квот поможет нарастить экспорт и обеспечит рост британской промышленности, рассчитывали на приток иностранных инвестиций для модернизации производств и интеграции в европейские цепочки поставок. Лондонский Сити готовился снять сливки с открывающегося для английских банков и страховых компаний доступа к европейскому финансовому рынку. Кроме того, в составе ЕЭС Лондону было проще блокировать нежелательные для Британии инициативы Франции и Германии.

На эту тему
• Аляска вызвала политическую лихорадку в Европе
• Европа провалила попытку помешать России и США договориться
• Bloomberg: Кабмин Британии потребовал от Стармера признать Палестину

По этим пунктам Британия во многом выиграла. Но несовпадение британского видения «широкого, конкурентного, но неглубокого союза» с франко-германским курсом на «все более тесный союз», плюс чувствительные темы (аграрная политика, рыболовство, миграция, нормы регулирования, взносы в общий бюджет и направления его расходования) создали долгосрочный политический диссонанс.

Ситуация еще более ухудшилась после объединения Германии в 1990 году. Получив земли бывшей ГДР, Германия начала ускоренно развиваться. Ее вес при принятии решений внутри ЕЭС увеличился (малые страны, заинтересованные в притоке немецких инвестиций, поддерживали инициативы Берлина).

Расширение ЕС на восток (2004–2007) привело к переносу центра тяжести ЕС с побережья Атлантики на континент. Основными получателями субсидий стали восточноевропейские страны, а основным бенефициаром от повышения платежеспособности их рынков – Германия.

Введение евро и создание еврозоны (куда Британия со своим фунтом, естественно, не вошла) привели к тому, что основные экономические решения в ЕС вырабатывались без участия Лондона. А после кризиса 2008–2012 годов появились наднациональные надзорные органы (ESMA, EBA, EIOPA), банковский союз в еврозоне, жесткие фискальные рамки, которым обязаны были подчиняться все члены ЕС. Это ударяло по британским экономическим интересам и уменьшало привлекательность Великобритании для иностранных инвестиций как канала доступа к европейскому рынку (немало японских производителей до этого строили заводы в Британии именно ради доступа к единому рынку ЕС).

Пока плюсы перевешивали минусы, дальше разговоров о выходе Британии из ЕС дело не шло. Лондон оставался «воротами в Европу» для американских и других глобальных банков благодаря паспортингу услуг на всем рынке ЕС. Но участие в ЕС не давало Великобритании возможности вести собственные переговоры по соглашениям о свободной торговле. Пока с 2013 года шли переговоры о мегасделке ЕС с США (Трансатлантическое торговое и инвестиционное партнерство), у Лондона сохранялся мотив оставаться в ЕС, но когда в 2016 году в связи с победой Трампа на этом соглашении был поставлен крест, в Великобритании решили, что будущее за AUKUS и тихоокеанскими рынками. Великобритания покинула Евросоюз 1 февраля 2020 года.

Выход из ЕС дорого обошелся английской экономике. Дополнительные нетарифные барьеры вызвали рост издержек при импорте продовольствия, что привело к росту цен на эти группы товаров, обернувшиеся дополнительными расходами в 2020–2023 годах в объеме 6-7 млрд фунтов (по 250 фунтов в год на одно домохозяйство). Инвестиции упали в 2020–2021 годах на 23% и оставались в 2022–2023 годах ниже прогнозируемого уровня на 12-13%. Экспорт и импорт сократились по сравнению с прогнозами примерно на 15%. Потери ВВП (от прогнозировавшегося значения) составили по разным оценкам от 2–3% в 2022 году до 4–5% в 2024–2025 годах. В результате британская казна недосчиталась примерно 40 млрд фунтов стерлингов налогов.

Обманчивый призрак англосаксонского единства

Выйдя из состава ЕС, Британия надеялась через различные соглашения с участием США получить доступ к североамериканскому рынку и рынкам стран Тихоокеанского региона. Но после отказа Трампа в 2017 году от участия США в Транстихоокеанском партнерстве у Лондона исчез главный лоббист включения Британии в создаваемую зону свободной торговли и льготного инвестиционного режима. ТТП преобразовался во «Всеобъемлющее прогрессивное соглашение о Транстихоокеанском партнерстве» (ВПС ТТП) с участием Японии, Канады, Австралии, Новой Зеландии, Сингапура и Мексики. Все страны, кроме Мексики, были давними союзниками Британии или членами Содружества.

1 февраля 2021 года Великобритания подала заявку на вступление в ВПС ТТП, однако переговоры были нелегкими. Для компаний с британской юрисдикцией соглашение вступило в силу лишь в декабре 2024 года. И то с Австралией, Канадой и Мексикой (странами с наиболее емкими рынками) соглашение ожидает ратификации и пока не действует. Британское правительство ожидает, что обнуление/снижение тарифов на большинство поставок и улучшение доступа на рынки Японии, Вьетнама, Малайзии, Канады, Мексики, Перу, Чили, Сингапура, Австралии, Новой Зеландии, Брунея улучшит условия для 99% номенклатуры экспортных товаров. Но без США экономический выигрыш Великобритании в соглашении остается добавочным, не меняя ситуацию по существу.

Американская удавка

Открывающиеся возможности в Тихоокеанском регионе Великобритания не может использовать в полной мере, потому что рынок американских долговых обязательств и растущий пузырь на американском фондовом рынке как насос высасывают финансовую ликвидность с Британских островов.

С февраля по май 2025 года чистый приток инвестиций в США составил 597,1 млрд долларов. 12,5 млрд долларов пришлось на МВФ, Всемирный банк и различные региональные банки развития, а 584,6 млрд – на страны коллективного Запада, среди которых наибольшая доля приходится на Великобританию – 151,9 млрд (107,8 млрд в трежерис и 16,7 млрд – в акции). Это помогает Трампу финансировать обслуживание дефицита американского бюджета и обслуживать госдолг.

Как следствие, чтобы претендовать на деньги с открытого финансового рынка, облигациям британского казначейства приходится обещать потенциальным инвесторам повышенный процент. Как долго это сможет продолжаться с дефицитом бюджета в 20% ВВП – вопрос открытый.

В любом случае времена, когда Британия была мастерской мира и богатела на эксплуатации многочисленных колоний, давно миновали. Без доступа к емким рынкам британская промышленность не могла развиваться. В начале нулевых, в эпоху господства иллюзий о постиндустриальном будущем это не вызывало больших опасений. Остатки былого могущества Британии концентрировались в Лондонском Сити. Банки, страховые компании, брокеры, Лондонская биржа металлов (на которой до последнего времени определялась стоимость золота) в совокупности с IT-компаниями представляли зону роста британской экономики. В эпоху наступавшей глобализации этого казалось достаточно для дальнейшего процветания.

Но потеря глобалистами своих позиций в США и крах надежд на создание общих трансатлантического и транстихоокеанского рынков поставили Лондон в сложное положение. Вдобавок США стали обескровливать британскую финансовую систему, высасывая из нее свободную ликвидность.

Пока ФРС подпитывает Банк Англии льготными валютными кредитами, Британия пытается трепыхаться. Но стремление Трампа поставить ФРС под свой контроль ставит Лондон перед нерадостной перспективой. Если глобалисты скинут Трампа (или как минимум лишат его возможности принимать ключевые решения), у Великобритании появится шанс на свой кусок финансового пирога. Но если Трамп отодвинет глобалистов от власти в США, Великобритания начнет возвращаться в состояние, в котором пребывала в XVII веке – в бедный остров, с которого люди будут стремиться уехать на заработки в более благополучные места.