Ослабевший Иран проходит испытание на прочность

В декабре 2011 года Мохаммед Буазизи – торговец фруктами из 40-тысячного тунисского городка Сиди-Бузид – совершил публичное самосожжение, протестуя против конфискации своего товара. Менее чем через три недели, спасаясь от спровоцированных этим беспорядков, из страны бежал ее многолетний президент Бен Али.

Так начиналась «арабская весна». Прокатившись почти по всему Ближнему Востоку, она породила несколько революций и войн, две из которых – в Ливии и Сирии – не закончены до сих пор.

В сентябре 2022 года в отделении полиции Тегерана скончалась 22-летняя студентка Махса Амини, доставленная туда за неправильно повязанный хиджаб. Ее родственники уверяют: смерть наступила в результате избиений. Полиция все отрицает и ссылается на сердечный приступ.

Это тоже спровоцировало протесты, которые продолжаются уже неделю. Начавшись на малой родине Амини, акции неповиновения перекинулись на некоторые другие провинции, а следом на крупные города. Возмущение полицейским насилием трансформировалось сперва в политические требования, а потом и в призывы к сносу всего режима.

Полиция активно применяет силу, жертвы есть как среди протестующих, так и среди силовиков.

Аналогичным образом, через постепенную эскалацию, история разворачивалась в Тунисе и в Сирии. Можно предположить, что следующая неделя станет решающей. Если протесты начнут затихать, это событие из региональной хроники. Если станут обостряться, на Ближнем Востоке могут начаться исторические перемены – «окно возможностей» для них сейчас есть.

В подобных событиях принято искать руку Госдепа. Тем более, что речь об Иране – одном из главных заявленных врагов Вашингтона. Тем более сейчас, когда Иран, как подозревают американцы, готов оказать России помощь с поставкой передовых беспилотников.

Обычно американцы не возражают, когда их организационные возможности преувеличивают. Но в реальности они гораздо чаще пытаются воспользоваться экстремальной ситуацией в третьих странах, чем сами создают их через тайные механизмы. А возможностей влиять на Иран у Вашингтона особенно мало – Исламскую Республику методично «пропалывают» от любых ростков американского влияния.

В то же время столь массовые выступления не возникают только как реакция на сакральную жертву. Массовость обычно обеспечивают причины социально-экономического характера, а громкая трагедия работает как искра, упавшая на горку пороха.

Такие проблемы были в арабском мире накануне «весны» – от массовой безработицы многочисленной молодежи в Тунисе до резкого подорожания хлеба в Египте, вызванного дефицитом зерна.

Есть они и в современном Иране, экономика которого сильно пострадала от вновь введенных США санкций: уровень жизни падает, инфляция составляет 30-40 процентов в год, перспективы выхода из кризиса не очевидны, а в области возрождения «ядерной сделки» (что позволило бы снять санкции) – иллюзорны.

Таким образом, все базовые вводные для большой бучи в Иране имеются: шокирующий повод, тяжелая экономическая ситуация, обилие молодежи и готовность США вмешаться в любой момент с мерами поддержки восставшей улицы вплоть до военных, ведь Иран в их картине мира «жестокий и опасный для всего мира режим».      

Но есть и другие факторы риска – уже индивидуальные, сугубо иранские. Их сочетание заставляет отнестись к угрозе еще серьезнее.

Во-первых, существует национальный фактор. Погибшая девушка приехала в Тегеран с северо-запада, населенного курдами. Курды значительно более секулярны, чем персидское большинство, есть у них к режиму аятолл и другие претензии.

После Второй мировой войны Иранский Курдистан, как и Иранский Азербайджан, едва не стали частью СССР. Политическая инфраструктура для этого была уже создана, но англосаксы встали на дыбы и заставили Москву вывести войска, после чего иранские власти расправились с сепаратистами. Однако принято считать, что проблема сепаратизма существует там по сей день – как и везде, где компактно проживают курды.

На эту тему
• У НАТО будет женское лицо
• Эксперт оценил данные об использовании Россией в Донбассе иранских дронов
• Что мешает России и Ирану стать полноценными союзниками

 Во-вторых, есть гендерный фактор. Среди протестующих очень много молодых женщин, а феминистки пытаются задавать тон всему действу и выдвигают наиболее радикальные лозунги о сломе религиозного режима.

Это расширяет базу протеста на неочевидную в случае Ирана страту. Жесткие шариатские предписания не просто утомили менее религиозную молодежь, но и находятся сейчас в стадии ужесточения контроля. Новый (с августа прошлого года) президент Ибрахим Раиси – лицо духовное. Во внешней политике он, как считается, прагматик, но в социальных вопросах твердокаменный консерватор. При нем количество рейдов с проверками дресс-кода значительно увеличилось.

Обычно с нарушительницами проводят профилактическую беседу и отправляют домой. При задержании Амини (которой, напомним, предъявили даже не отсутствие платка, а то, что он неправильно повязан) что-то случилось: возможно, она со своей курдской непосредственностью вступила в перепалку с кем-то из силовиков, к чему те не привыкли. Точку в этом деле поставит специальное расследование.

Тут стоит подчеркнуть, что ждать от властей Исламской Республики покровительства в отношении возможных убийств нет повода. Местный управленческий стиль – жесткая борьба не только с недовольными, но и с перегибами на местах, чтоб не провоцировали людей и не выходили за рамки дозволенного шариатом.

Позвонив отцу погибшей, президент Раиси сказал ему: «Твоя дочь похожа на мою собственную дочь, и я чувствую, что этот инцидент произошел с одним из моих близких. Пожалуйста, примите мои соболезнования».

Впрочем, специальное расследование и президентский присмотр – не гарантия того, что выводы следствия устроят восставших. Президент Бен Али успел побывать в больнице у Мохаммеда Буазизи до того, как тот скончался, а полиция окончательно утратила контроль над ситуацией.

Иран сильно отличается от Туниса характером власти – по меркам нашей планеты почти уникальным. Глава государства – это не президент (президент исполняет скорее функции европейских премьер-министров), а духовный лидер – рахбар, избираемый советом факихов, исламских правоведов-богословов. Такой человек не убежит из страны и не отречется от власти, она для него еще и духовное служение.

Но нынешнему рахбару Али Хаменеи 83 года. Недавно он перенес операцию на кишечнике. Теперь сообщения о его смерти появляются в интернете, а также в западной и персоязычной, но иностранной прессе с очередностью раз в два дня, после чего опровергаются Тегераном. Тем не менее передел верховной власти в стране может начаться как будто в любую минуту, что вдохновляет протестующих и подстегивает разные группы влияния вписаться в этот передел, используя бунтующую улицу в собственных целях.

Основатель Исламской Республики Рухолла Хомейни надеялся, что система «велаят-е факих» (вилаят аль-факих, если по-арабски) застрахует страну от политических интриг, скрепит ее по духовному принципу. Но не все верят, что это работает, по крайней мере,

по Ирану ходят устойчивые слухи, что преемником готовится стать сын рахбара, 53-летний Моджтаба Хаменеи, считающийся своим у силовиков.

Он тоже богослов, тоже крайне консервативен, но будет непросто доказать, что выбор совета в пользу него, будь такой сделан, сделан именно по принципу религиозного авторитета и образцовой духовности, а не является престолонаследием, принятым при старом режиме и враге аятолл – шахе.

Это последний из специфических факторов риска, которые сейчас довлеют над Ираном. Молодые девушки, демонстративно сжигающие свои хиджабы, нетипичное явление для Исламской Республики, а потому оно кажется чем-то бесперспективным политически – слишком экзотично для персидских мест.

Однако совокупность других обстоятельств, не имеющих к феминизму никакого отношения, действительно превращают Иран в зону риска, уязвимую для резкого поворота колеса истории.