«Дети меня и вправду вытащили»

Нечасто бывает, чтобы ветеран СВО, вернувшись с фронта, открыл детский театр. Но именно так поступил Сергей Грызов, житель Владимирской области – 39-летний фронтовик, воевавший на передовой, в прямой видимости окопов противника. Теперь он работает детским театральным режиссером.

Собственно, это его профессия. В другом детском театре Грызов работал и в сентябре 2022 года, когда его мобилизовали. Спустя месяц бывший режиссер, а теперь замкомандира отделения разведзвода уже сражался на Харьковском направлении.

Почему порой приходилось заботиться о подчиненных ему бойцах как о детях? Какие тяжелые перемены он наблюдал в себе самом из-за пережитого во время боев? Почему дети и семья оказались лучшим психологом? Об этом и многом другом ветеран СВО, руководитель владимирского Театра юного актера Сергей Грызов рассказал газете ВЗГЛЯД.

ВЗГЛЯД: Сергей, вы помните тот день, когда получили повестку из военкомата?

Сергей Грызов: Повестку принесли на работу, прямо во время репетиции. Дети когда узнали, что меня забирают, расплакались… Я приехал пораньше домой с работы, жена говорит: «Ты чего так рано?» Я молча положил на стол повестку. Сели у стола. Она говорит: «Я не ожидала. Это же частичная мобилизация, а ты работаешь с детьми. Не думала, что педагогов тоже призывают...»

ВЗГЛЯД: И правда – почему именно вас?

С. Г.: Я проходил срочную службу в 45-й бригаде ВДВ, у меня было семь прыжков с парашютом. Так что для Вооруженных сил я не режиссер, а десантник. Повестка пришла в понедельник в четыре часа дня, а уже наутро мне следовало быть в военкомате. Поэтому все было быстро-быстро…

Приехала мама, брат – у нас большая многодетная семья. Сели за стол. Такие быстрые горькие проводы. Честно скажу: мне тогда позвонили и предлагали «отмазать». Но я сказал: «Нет, надо значит надо».

ВЗГЛЯД: А жена как держалась?

С. Г.: Конечно, было столько слез… Но мы прошли этот путь достойно.

ВЗГЛЯД: Вы боялись в тот момент?

С. Г.: Я почему-то думал, что все будет на уровне сборов. Не думал, что нас отправят на передок. И даже в учебке все еще думал, что на этом все и закончится. И только когда уже стали загружать технику и нас, личный состав, в эшелоны, тогда уже страшно стало.

На эту тему
• Героям СВО нашли сложные задачи на гражданке
• Ветеран СВО Сергей Тарасюк: В штабе штурмовал горы бумаг военной бюрократии
• Ветеран СВО Кирилл Назаренко: В плену нам сказали, что мы – «обменный фонд»

ВЗГЛЯД: Сколько времени обучали?

С. Г.: Месяц. Там же, во Владимирской области. На полигоне отрабатывали все возможные ситуации: курс боевого слаживания, стрельба, физподготовка, тактическая подготовка, изучение карт.

ВЗГЛЯД: Обучение помогло?

С. Г.: Да, нас учили инструкторы с опытом службы на СВО, многие были добровольцами еще с 2014 года. Ветераны очень много нам дали, особенно по беспилотникам – что такое «Баба-яга», например, и другие «птички».

Потом нас отправили в Белгородскую область, а там уже было приказано отключиться от связи. Стало понятно, что впереди боевые действия.

Перед тем написал жене, что люблю ее и дочку: «Спасибо за прекрасное время, проведенное вместе». Я же не знал, что будет дальше… Потом мы просто отключились и две недели были без связи.

ВЗГЛЯД: На какой участок СВО вы попали?

С. Г.: Из нас, мобилизованных, сформировали 344-й мотострелковый полк и отправили на «передок» – на Харьковское и Сватовское направление. Мы окопались, поскольку был приказ – оказать сопротивление в случае попытки прорыва ВСУ. В некоторых местах наши позиции и украинские очень близко сходились.

ВЗГЛЯД: В качестве кого пришлось воевать?

С. Г.: На срочной службе у меня была специальность разведчика и командира отделения, поэтому я и теперь попал в роту разведки. А точнее, в разведвзвод, который выполнял задачи прямо на линии соприкосновения. Но в итоге взял на себя функцию организатора, что ли…

ВЗГЛЯД: В армии есть такая должность?

С. Г.: Понимаете, там формальные должности не всегда важны. Моя работа была организовывать быт солдат. Накормить. Найти теплые вещи. Командир взвода по этим вопросам постоянно со мной советовался. Мы с ним помогали друг другу. Приходилось и психологическую помощь оказывать. Некоторые ребята срывались, очень уж тяжелая обстановка была.

Я – педагог, для меня все солдаты были, как дети.

ВЗГЛЯД: Которые ведут себя порой неразумно?

С. Г.: Не то что неразумно – но на войне многие привыкают к ее обыденности, рутине. А это самое страшное. И смертельно опасное. Например, смотришь – идет боец без бронежилета. А у меня на точке всегда был под рукой дежурный «броник». Я останавливал и требовал: надевай! Ругались! «Да ладно, – отвечает, – чему быть, того не миновать». Я говорю: «Нет, надевай, иначе никуда не пройдешь». И надевали.

ВЗГЛЯД: Почему вас слушались, как думаете?

С. Г.: Потому что мы дружили. Мы до сих пор дружим – общаемся, списываемся, созваниваемся. Кто-то уже тоже комиссованный, как я, а кто-то до сих пор там – за ленточкой.

ВЗГЛЯД: Самое яркое проявление этой дружбы и доверия можете вспомнить?

С. Г.: Однажды мне дали отпуск, замполит полка поблагодарил за хорошую службу. Я попросил заодно со мной и несколько других владимирских ребят отпустить. И мы все вместе поехали... Помните, как в фильме Чухрая «Баллада о солдате» солдат пять дней ехал домой? Вот и мы точно так же, ехали, улыбались. Успели побыть дома три дня.

И вот когда ехали, я умолял, убеждал: ребята, только обязательно, чтобы все вернулись! Не дезертировали. Допускал, что были такие мысли, сами понимаете. Дети же, говорю… На обратном пути, конечно, никто уже не улыбался. Но вернулись. Понимаете, настолько они дорожили нашей дружбой, что не могли подставить меня.

ВЗГЛЯД: А почему вас комиссовали?

С. Г.: Был очередной артобстрел. Прилетело по нашему блиндажу. У меня с собой были фотография жены и дочери, их письма, иконка Николая Угодника – все сгорело в блиндаже вместе с остальными вещами. А меня самого взрывной волной отбросило на бревна, удар пришелся на спину.

Казалось бы, не так страшно – но через несколько дней выяснилось, что произошло смещение позвонков, началось воспаление. Сперва меня на месте попытались привести в порядок, но потом эвакуировали. А самое интересное, что жена это каким-то образом почувствовала…

ВЗГЛЯД: Как так?

С. Г.: В тот день, когда по нашему блиндажу попало, здесь, во Владимирской области, был сильный снегопад. Жена собралась в храм, но никак не могла уехать из нашей деревни, потому что дорогу замело, автобусы не ходили. И тогда она пошла пешком, через большие сугробы.

Другая бы, наверное, осталась в такую непогоду дома, но жена потом рассказывала: «Я почувствовала, что очень нужно в храм». В общем, пешком, на попутках добралась до церкви и помолилась. О том, что именно в этот день я едва не погиб, узнала уже потом.

ВЗГЛЯД: Вы сообщили?

С. Г.: Нет, я как раз поначалу от жены скрывал, что случилось. Но кто-то из мальчишек нашего отделения проговорился, когда звонил домой, во Владимир. «Соберите, говорит, Сереге посылку! Он в госпитале лежит». Так по цепочке знакомых жена и узнала. Когда я наконец вышел на связь, она сразу: «Почему ты мне не сказал?!» «Не хотел беспокоить», – отвечаю.

Сперва я попал в распределительный госпиталь в одном из райцентров Белгородской области. Оттуда отправили в Белгород, потом во Владимир, в мой гарнизон, а уже оттуда – в Москву. Вследствие травмы у меня развилась аутоиммунная болезнь. Очень благодарен врачам госпиталя имени Вишневского – они меня поставили на ноги. Когда почувствовал себя лучше и начал ходить, решил вернуться в полк.

Но каждый раз, когда я уже собирался ехать на фронт, выписка срывалась – то приходили плохие анализы, то поднималась температура. И тогда доктор мне говорит: «Ты там такой уже мало чем поможешь. Лучше подумай о своем здоровье, о семье». И убедил.

ВЗГЛЯД: Как выглядело ваше возвращение домой?

С. Г.: Купил цветы, приехал. Мы с женой сели за тот же самый стол. Все близкие опять пришли, опять плакали… В июле 2023 года меня уволили из армии.

ВЗГЛЯД: Пособия, страховки и другие положенные выплаты вы получили?

С. Г.: Удостоверение ветерана выдали, а страховые выплаты – нет. Потому что врачи в госпитале мне написали в заключении «общее заболевание».

ВЗГЛЯД: Не обнаружили связи между взрывом снаряда и вашей болезнью?

С. Г.: Нет, не обнаружили. Будь там написано «военная травма», то это выплата. Если «ранение» – тоже выплата. А если «общее заболевание», то не полагается. Мне дали третью группу инвалидности, небольшую пенсию назначили – 12 тысяч. Ну да ладно, а не переживаю. Главное, я дома с семьей.

ВЗГЛЯД: Как вы себя ощущали после боевых действий?

С. Г.: У меня начался странный период.

Помню, лежу дома, – и вот все родственники зашли. Их много, все меня обнимают, все о чем-то спрашивают. И вдруг понимаю, что мне плохо. Подзываю жену и говорю: я боюсь, боюсь. Я могу остаться только с тобой вдвоем, а они все пусть уйдут.

Я понял, что боюсь большого скопления людей, жужжащих предметов и много другого. Если слышу жужжание – допустим, шумит игрушка или бытовая техника, то прыгаю в окно и прячусь в огороде.

Долгое время ночью снились все эти прилеты. Жена просыпается, а я, оказывается, сплю на полу, рядом с кроватью. Или вообще под кровать во сне забираюсь. Стал очень раздражительным, агрессивным. Допустим, прихожу получать лекарство, которое мне полагается, – и начинается бюрократическая волокита. Раньше я через такие ситуации дипломатично проходил, а теперь – сразу вскипаю, начинаю кричать, скандалить… Потом я остываю. Уже сам себе говорю: «Зачем ты так? Эти люди ни в чем не виноваты».

ВЗГЛЯД: Жена не говорила, что вы изменились?

С. Г.: Говорила, конечно...

С войны никто не приходит нормальный. Но я работаю над собой, стараюсь исправиться. В общем, это известный посттравматический синдром.

Я понял, что от этого состояния нужно как-то спасаться. Жена купила путевки на базу отдыха: может, хотя бы смена обстановки поможет. Но я и там просыпался утром под кроватью.

ВЗГЛЯД: Ходили к психологу?

С. Г.: Мне кажется сейчас проблема уже не такая острая, она как-то рассосалась. Хотя мне в фонде «Защитники Отечества» предлагали. Прикрепили социального координатора – это Наталья Юрьевна, замечательная женщина, заботливая. Я могу ей и вечером, и в выходной позвонить, если возникает вопрос...

Фонд помогал мне в реабилитации, недавно ездил в госпиталь, подлечивался. Помогает мне регулярно получать редкое дорогое лекарство. Помог в социальной адаптации. Представители фонда везде со мной ездили – например, на концерты.

Но выяснилось, что для меня дети и семья – лучший психолог.

ВЗГЛЯД: И как вы это поняли?

С. Г.: Мне позвонил старый знакомый, однокашник по театральному вузу, и позвал опять работать с детьми. И закрутилось!

Театр и раньше спасал, а теперь дети меня и вправду вытащили. С ними интересно. Так и произошла социальная адаптация.

ВЗГЛЯД: Вернулись на прежнее место работы?

С. Г.: Нет, мне предложили новое, в Театре юного актера областного Дворца творчества юных во Владимире. Работаю с детьми, режиссером.

ВЗГЛЯД: Но ведь за мобилизованными сохраняется прежнее рабочее место. Могли туда вернуться.

С. Г.: Я сам не захотел. На мое место уже другой человек устроился. Я подумал: будет некрасиво, если его выгонят из-за меня.

Правда, в новом театре мне тоже нервы потрепали. Поначалу было сложно работать, руководитель в меня не верил. Я его понимаю – новый человек, может быть, устроили не по таланту и заслугам, а только по ветеранской квоте… Но когда потом увидел результат, подошел и говорит: «Сергей, это прям-таки лицо нашего дворца творчества! Это то, что мы искали столько времени!». Мы только что поставили первый спектакль «Приключения Тома Сойера».

ВЗГЛЯД: А дети спрашивают вас про СВО? Ваш военный опыт?

С. Г.: Дети теперь спрашивают, было ли страшно. Я отвечаю: «Не представляете, насколько страшно». И показываю им на свои волосы – насколько я поседел. Но что делать? Такова жизнь.

ВЗГЛЯД: О чем вы теперь мечтаете?

С. Г.: Я работаю в детском театре – это и есть мечта всей моей жизни. Теперь для меня важно, чтобы дети реализовали свои возможности.

ВЗГЛЯД: Стали великими актерами?

С. Г.: Нет, это не имеет значения. Важно, чтобы стали достойными людьми. И чтобы в жизни у них все было замечательно.