«Мы должны воевать, а не молодежь»

Майор запаса, посвятивший много лет службе в Пограничных войсках, ветеран Афганской войны, а ныне житель Пермского края Андрей Шикалов недавно вернулся из зоны спецоперации. Он не просто участвовал в ней добровольцем – несмотря на немолодой возраст, а заключал контракт даже дважды. Более того, добровольцем на СВО отправился и его сын.

Что помогло ему не только остаться в живых, но даже избежать сколько-нибудь серьезных ранений? Насколько тяжело было возвращаться к мирной жизни? На все эти и другие вопросы Андрей Шикалов ответил газете ВЗГЛЯД.

ВЗГЛЯД: Андрей, чем вы занимались до февраля 2022 года?

Андрей Шикалов. Я с детства мечтал стать офицером – и в итоге стал. Еще находясь на срочной службе в Пограничных войсках, поступил в Московское высшее пограничное командное училище, которое окончил в 1987 году. В 1988-1989 годах участвовал в боевых действиях на территории Афганистана – перед самым выводом и в процессе вывода советских войск. Тогда я был еще молодым лейтенантом. Дальнейшая служба в основном проходила в Средней Азии.

В 1999 году я уволился на пенсию, после чего работал в Пермском госуниверситете. Там же окончил юридический факультет, в разное время преподавал на юрфаке, на кафедре физкультуры и спорта.

ВЗГЛЯД: Как отреагировали на начало спецоперации?

А. Ш.: Я еще с 2014 года задумывался, не должен ли поучаствовать в разрешении конфликта на Украине, я ведь профессиональный военный. Когда началась спецоперация, не смог оставаться в стороне. Несколько раз обращался в военкомат, но мне отказывали – возраст был уже немолодой. Со временем возраст призыва поменяли, и я смог пойти добровольцем на СВО.

ВЗГЛЯД: То есть вас самого ваш возраст не смущал?

А. Ш.: Смущал, наверное. Но мне кажется не совсем верным то, что воюют 18-20-летние ребята. Они должны создавать семьи, растить и воспитывать детей, быть нам заменой. С этой точки зрения нормально, что воюют те, кто уже состоялся, имеет семьи, детей и даже внуков. В жизни уже все сделано, но есть еще силы, есть профессиональные умения, навыки. Мы можем качественно выполнять боевые задачи, поэтому как раз мы должны участвовать в военных действиях, а не молодежь.

ВЗГЛЯД: А что насчет чисто физической подготовки?

А. Ш.: Я ощущал себя на уровне 30-летнего. Я ведь постоянно занимался спортом, совершал пробежки с нагрузкой. Поэтому я физически даже превосходил многих, кто был гораздо моложе меня.

На эту тему
• Ветеран СВО открыл бизнес по производству деревянных изделий
• Ленобласть и Ямал внедрили программы поддержки и обучения участников СВО
• Ветеран СВО Александр Малов: Киберспорт возвращает ветеранов к полноценной жизни

ВЗГЛЯД: Как отреагировали в семье?

А. Ш.: Семья у нас военная. Дочь служит, сын тоже прошел почти два года войны. То есть все понимают, что такое служба Родине.

Поэтому меня не отговаривали, понимали: если я принял решение – значит, я его уже обдумал и обязательно выполню. Просто просили быть осторожнее. А супруге я сказал: «Ты жена офицера, твоя главная задача – это ждать».

ВЗГЛЯД: У вас и сын пошел добровольцем?

А. Ш.: Я всю жизнь его воспитывал патриотом. И в 2022 году, когда я еще обдумывал, идти ли на СВО, он первым мне сказал, что планирует заключать контракт. Конечно, я опасался за него, но я знал, что он готов: он и срочную службу проходил в серьезном подразделении, и спортом серьезно занимался.

Сын провоевал около двух лет, а в 2024 году поступил в Рязанское высшее воздушно-десантное училище. Хоть учеба ему и нравится, но он постоянно рвется на передовую. А я его уговариваю сначала окончить вуз.

ВЗГЛЯД: В какое подразделение вы попали, когда прибыли в зону СВО?

А. Ш.: Попал в отряд «БАРС-18» (Боевой армейский резерв страны, БАРС – добровольческие отряды, созданные под контролем Генштаба ВС РФ – прим. ВЗГЛЯД), который стоял на Лисичанском направлении. Основные боевые действия строились вокруг поселка Спорное, который переходил из рук в руки, от него практически ничего не осталось. Были большие потери с обеих сторон. Очень сложное место.

Сначала был заместителем начальника штаба отряда, затем начальником штаба. Отряд небольшой, офицеров мало, поэтому я не только выполнял штабную работу, но и возглавлял группы, которые выходили на передовую для выполнения боевых задач.

ВЗГЛЯД: Что это были за задачи?

А. Ш.: Мы участвовали в оборонительных действиях. В сентябре-октябре 2022 года было самое тяжелое время – тогда ВСУ пытались прорваться на Лисичанском направлении. Сил и средств у нас было не так много, но мы удержали все наши позиции.

Тогда контракты были трехмесячными, но я в итоге в то время провел в зоне СВО четыре месяца.

ВЗГЛЯД: Сейчас таких краткосрочных контрактов уже нет.

А. Ш.: Да, и это хорошо, я считаю практику коротких контрактов неправильной. За несколько месяцев человек только осваивает нужные знания и умения. Ведь гибнут в основном в первые дни, в первые месяцы службы.

Если удается выжить, со временем у человека формируются защитные рефлексы – он уже бессознательно действует так, как надо. Это помогает выжить.

Такой профессионал должен продолжать служить и готовить новых бойцов. А вместо этого он демобилизуется, а на его место приходят неопытные ребята.

ВЗГЛЯД: А вам что помогло выжить?

А. Ш.: Я многократно задавал себе этот вопрос. Есть такие очевидные факторы, как подготовка, опыт, умение действовать в самых сложных ситуациях. Но есть и необъяснимый фактор везения: кому-то везет, кому-то нет. У меня много погибших друзей и товарищей, а получивших ранения – еще больше.

Лично у меня было немало ситуаций, когда я просто не понимал, как остался жив. Однажды снаряд «Хаймарса» разорвался настолько близко (американская реактивная система залпового огня HIMARS – прим. ВЗГЛЯД), что я стопроцентно должен был погибнуть, но каким-то образом выжил. Наверное, мама и жена очень хорошо молились за меня.

Но я все-таки в свой первый контракт получил контузию, проходил лечение, перенес сложную операцию. Когда восстановился, у меня не было сомнений: надо продолжать воевать.

ВЗГЛЯД: И вы пошли на второй контракт...

А. Ш.: Мне очень хотелось попробовать себя в качестве артиллериста – раньше я никогда не имел дела с артиллерией. В 2024 году я заключил новый контракт, попал на Запорожское направление, в отряд «БАРС-32». Там я стал сначала наводчиком орудия, а потом и командиром. Получил очень хороший опыт. Понял на деле, что такое «бог войны» – артиллерия.

ВЗГЛЯД: Что за орудие? 

А. Ш.: Орудие Д-30 (советская 122-мм гаубица, принятая на вооружение в 1960 году – прим. ВЗГЛЯД). Подавляли цели, огневые позиции. Поддерживали наступательные действия наших подразделений.

ВЗГЛЯД: Такое не новое орудие, как Д-30 – не анахронизм в современных реалиях? Может, сегодня и вовсе стоит полностью перейти на беспилотники?

А. Ш.: Артиллерия выполняет свои задачи, а беспилотная авиация – свои. Поэтому сосуществовать они будут и в дальнейшем.

Что касается конкретно Д-30, то его называют артиллерийской снайперской винтовкой. Оружие хоть и старое, но очень надежное и достаточно точное. Своему орудию я даже дал имя Ната: «Ната бьет по НАТО». Оно 1963 года выпуска, на год старше меня, но работает отлично – были бы снаряды.

ВЗГЛЯД: Как выглядит работа артиллерии сегодня?

А. Ш.: Совсем не так, как еще 10–20 лет назад. Сейчас применяются специальные компьютерные программы для определения координат, наведения на цель, а не блокноты с сотнями страниц.

Важный фактор – это беспилотники. Если раньше наводчиками были артиллерийские разведчики, которые заходили в тыл врага, находили цели, корректировали огонь, то сейчас этим занимается беспилотная авиация. А от точности координат зависит качество работы артиллеристов.

Если же в небе висит разведчик врага, то вести огонь опасно. Он моментально засекает, откуда был произведен выстрел, и туда ночью пойдет украинский дрон «Баба-яга». Поэтому на первом месте сейчас стоит маскировка орудия и расчета. Также важна быстрота действий – быстро навести гаубицу, отработать и снова замаскироваться.

ВЗГЛЯД: Как закончилась ваша служба?

А. Ш.: Опасные ситуации были, но всё закончилось благополучно, без ранений. За полгода от человека, который только видел артиллерийские системы, я стал командиром орудия. Мне не хотелось уезжать. И чем больше приближался конец контракта, тем настроение становилось хуже. Немного успокаивало то, что перед отъездом я подготовил себе замену – обучил наводчиков и командиров орудий. Также я понимал, что и семья меня ждет, и самому отдых требуется. Поэтому после окончания контракта я вернулся домой.

ВЗГЛЯД: Тяжело было возвращаться к мирной жизни?

А. Ш.: Во второй раз уже легче. А вот после первой командировки – да, было тяжело. В первые дни после возвращения за мной ходила жена и показывала, как, например, надо платить в автобусе за проезд. Когда я только выехал из Запорожья в Краснодар, надо было восстанавливать гражданские навыки: как идти по пешеходной дорожке, как переходить дорогу. На войне навыки мирной жизни утрачиваются, когда живешь в лесополосе, видишь много дней рядом с собой только двух-трех бойцов.

ВЗГЛЯД: Сталкивались с психологическими сложностями?

А. Ш.: Да, причем с разных сторон. В положительном плане – я стал более внимательным к близким и незнакомым людям, стал их больше ценить, стараться им помогать. Но иногда, наоборот, бывает сложнее общаться – возникает раздражительность из-за того, что раньше не раздражало.

Для помощи в этом есть программы реабилитации – я уже три раза проходил их в госпитале по две недели. После капельниц, которые необходимы при контузии, я стал более ровным в психическом плане. И даже жена оценивает: «Ты стал другим человеком».

Хотя психологи, которые обязательно работают со всеми ветеранами, считают, что у меня все в порядке. Я офицер старой советской школы. Тогда отбор в военные училища был очень серьезный. Проверяли и физические, и психические качества.

ВЗГЛЯД: Говорят, на войне люди раскрываются.

А. Ш.: Порой приходилось поражаться сослуживцам. Вне боевой обстановки кажется, что иной парень несерьезный, что он не сможет действовать в сложной ситуации. А в бою человек проявляется таким, какой он есть на самом деле – плохой или хороший, смелый или трус. Война расставляет каждого на свое настоящее место.

Есть люди, готовые к войне, а есть те, кому там нельзя находиться. Например, есть солдаты, у которых прямо на их глазах товарищу полголовы снесло, вокруг трупы, а они сохраняют в бою здравый рассудок.

А другие даже при небольшом обстреле уже теряются. Все люди разные, поэтому и после возвращения кому-то требуется серьезная помощь, а кто-то легко справляется.

ВЗГЛЯД: Чем вы занимаетесь после возращения?

А. Ш.: Сборами и отправкой гуманитарной помощи – совместно с организацией ветеранов Перми и Пермского края. Я с нашей группой из нескольких машин объездил почти весь фронт. Чем больше мы оказываем гуманитарной помощи, тем больше мы сохраняем жизнь и здоровье наших солдат. Также я участвую в патриотическом воспитании детей, провожу в школах уроки мужества.

А недавно мне предложили работу в Военно-социальном центре Министерства обороны – помогать таким же ветеранам, как я. Оказывать помощь в получении документов, выплат, льгот, направлений в госпитали на лечение или протезирование и т. д. Даже помощь в решении бытовых и семейных проблем.

ВЗГЛЯД: Каким видите свое будущее в ближайшие годы?

А. Ш.: Буду делать все возможное для оказания помощи ветеранам СВО. Но на первом месте – участие в патриотическом воспитании детей. Чтобы в России никогда не произошло то, что случилось на Украине. Чтобы наша молодежь никогда не поклонялась бандеровцам и фашистам.

ВЗГЛЯД: Исходя из личного опыта, что посоветуете вернувшимся домой ветеранам для адаптации к мирной жизни?

А. Ш.: Во-первых, лечиться, проходить реабилитацию и обследования. Тем более если есть какие-то ранения, проблемы психического характера. Во-вторых, нельзя оставаться одному. Надо стараться больше взаимодействовать со своей семьей, друзьями, боевыми товарищами.

Я сейчас общаюсь с сослуживцами через средства связи. Они раскиданы от самых западных рубежей нашей Родины до Владивостока. Мы все поддерживаем друг друга, и это очень важно.