Как советский посол разгадал сговор Британии с Гитлером

Совет молодых дипломатов МИД России в рамках проекта «Дипломатия Победы» и подготовки Форума молодых дипломатов «Дипломатия Победы», инициированных по случаю 75-летия Победы в Великой Отечественной войне, предлагает вниманию читателей газеты ВЗГЛЯД уникальные документы Архива внешней политики (АВП) Российской Федерации, посвященные активной деятельности советской дипломатии в предвоенный период и в годы Великой Отечественной войны. Убеждены, что обращение к первоисточникам, подлинным свидетельствам той эпохи нивелирует попытки фальсификаций и манипуляций историческими фактами, внесет вклад в утверждение исторической правды, поможет воссоздать объективную картину прошлого.

Архив внешней политики РФ является структурным подразделением Историко-документального департамента (ИДД) МИД России. Огромный массив документов (более одного миллиона единиц хранения) охватывает период с 1917 года и продолжает пополняться материалами, отражающими эволюцию отечественной внешней политики с 1991 года. Архив выполняет функцию официального хранилища многосторонних и двусторонних договорно-правовых актов, заключенных от имени Советского Союза и Российской Федерации.

Первый материал из спецпроекта «Дипломатия Победы» посвящен шифротелеграммам полпреда (посла) СССР в Великобритании Ивана Майского, отправленным в Москву осенью 1937 года.

Иван Михайлович Майский (Ян Ляховецкий) прибыл в Лондон в качестве советского полпреда в 1932 году и пробыл в этой должности до 1943 года, то есть именно на его долю выпало представлять интересы СССР в Великобритании в самый сложный исторический период ХХ века. Он сменил на этой должности Григория Сокольникова, бывшего наркомфина и вечного оппозиционера Сталину. В критический для внешней политики страны момент советское правительство не могло позволить себе иметь послом в Лондоне человека, открыто демонстрирующего свою неприязнь к государственному курсу и лично Сталину. Такое могло грозить тяжелыми последствиями вне зависимости от того, как теперь расценивать внутрипартийные дискуссии в ВКП(б) 1920-х годов. 

Майский тоже был далеко не безупречен с идейной точки зрения. Сын врача шляхетского происхождения, сперва – эсер, затем – меньшевик, а потом и вовсе министр колчаковского правительства в Омске (он, правда, ни дня у Колчака реально не проработал, тут же уехав в «научную экспедицию в Монголию», но назначен был) – все это не соответствовало идеальной анкете советского государственного деятеля и при прочих равных гарантировало несколько тяжелых лагерных сроков. Но Майский хорошо говорил по-английски, он жил там в дореволюционное время в эмиграции, у него имелись связи в британской элите и в левых кругах. В характеристике на Майского, написанной в ЦК перед направлением его в загранкомандировку, сказано, что «это для него и плюс, и минус».

Образ советского дипломата, наглухо застегнутого на все пуговицы и стоящего на приеме в виде статуи, демонстрируя военную выправку – это из чуть более позднего периода. А в то время стиль был несколько более свободный, а полпред Майский стремился вести себя как можно более естественно в рамках запутанного британского этикета. Это нравилось англичанам, хотя и несколько удивляло их. Майский старался быть как бы своим в британской элите, что сами англичане потом задним числом ставили ему в вину. По распространенному в Лондоне мнению, манера поведения Майского не придавала его позиции нужной жесткости, чтобы полноценно отстаивать позиции СССР. Это не означало, что он шел на какие-то неоправданные уступки, но могло так выглядеть с британской стороны. С другой стороны, уже не важно как, но он сумел расположить к себе многих ключевых фигур и добиться положительного общественного мнения, что для «большевика» было просто подвигом.

На эту тему
• Россия и Британия близки в описании Друга, Врага и Конфликта
• Британский историк рассказал, как Сталин «гениальным ходом» добился доверия Черчилля
• Владимир Мамонтов: Про Победу

В Москве же к середине 1930-х годов постепенно складывалось мнение, что сотрудники советских миссий должны вести образцовый советский же образ жизни, и потому свободное поведение Майского постоянно вызывало глухое раздражение и у тогдашнего главы МИДа Вячеслава Молотова, и самого Сталина. Это чисто стилистическое разногласие тем не менее не сказывалось на работе полпреда, поскольку ему действительно удалось наладить хорошие отношения со значительной частью политической элиты Великобритании. Сталин быстро оценил это и использовал позицию Майского в Лондоне для установления конфиденциальных связей с представителями британской элиты. В этом контексте Майскому позволялась и невиданная самостоятельность в принятии решений. Но надо понимать, что в советской иерархической системе самостоятельно принимаемые решения, даже правильные, могли потом больно аукнуться. Показательно в этом плане подписание Майским в Лондоне 30 июля 1941 года Соглашения о восстановлении дипломатических отношений с Польской республикой – так называемый пакт Майского – Сикорского. Он означал де-факто признание Советским Союзом эмигрантского правительства Польши, сидевшего в Лондоне, что впоследствии создало некоторые дипломатические трудности.

Одна из основных заслуг полпреда Майского в описываемый предвоенный период заключается в том, что он верно и точно оценил расклад сил внутри британской элиты и сосредоточился на Уинстоне Черчилле как наиболее перспективной для Советского Союза фигуре. При этом вплоть до 1939 года расклад сил в Лондоне был далеко не очевиден. Черчилль тогда выглядел оппозиционным критиканом, живущим в несуразном замке, сбитым летчиком, смешным толстяком с вечной сигарой. Иначе говоря, кем угодно, но не будущим лучшим премьер-министром империи.

Показательна в этом плане шифрограмма Майского в Москву от 27 ноября 1937 года, в которой он дает характеристику двум основным группам влияния в тогдашнем британском правительстве.

Первая – условно группа Чемберлена, по мнению полпреда, «ставит своей непосредственной задачей сговор с Германией и Италией, если нужно, то ценой больших жертв за счет британских интересов в Центральной, Юго-Восточной и Восточной Европе, а также за счет жертв в Испании и даже в колониальной сфере». Вторая группа – условно Энтони Идена «ставит во главе угла британскую политику союза с Францией и сотрудничество с СССР».

Контекст ситуации в том, что на тот момент Париж уже был готов заключить соглашение с Москвой и активно склонял Чехословакию и Польшу к военному союзу с СССР, а если это уж и вовсе невозможно, то хотя бы пропустить советские войска через свою территорию в случае германской агрессии. Правительство Чемберлена нервировал не сам факт союза с «большевистской Россией», а самостоятельность и активность Франции как таковая. Майский пишет в Москву, что группа Чемберлена «стремится также превратить Францию в простой придаток к лондонскому Форин-офису», а в таком раскладе Лондон скорее будет делать все ровно наоборот, лишь бы не дать Франции занять лидирующие позиции в континентальной Европе путем сколачивания антигерманского пакта.

Все это в итоге плохо закончилось, поскольку временно победившая группировка Чемберлена продавила «политику умиротворения», которая и привела к расчленению Чехословакии. Министр иностранных дел Иден, как мог в рамках своих возможностей, пытался саботировать политику премьера Чемберлена. Майский сообщает о том, что именно по инициативе Идена в Лондон были приглашены французские министры в противовес поездке лорда Галифакса в Берлин. «Если бы Шотан и Дельбос (Камиль Шотан в 1937 году занимал пост премьер-министра Франции, заключил первое соглашение с СССР, фактически восстановив дипотношения; Пьер Ивон Дельбос – министр иностранных дел в правительстве Шотана – прим. ВЗГЛЯД) повели себя в Лондоне надлежащим образом, в политическую линию Чемберлена могли бы быть внесены значительные коррективы, но вот поведут ли они себя так? Сомневаюсь».

В этом сообщении виден и стиль полпреда Майского. Сидя в Лондоне, он никак не мог оценить или даже предположить, как поведут себя французы, тем более что в Париже в те времена правительства менялись по три раза в год. Один только Шотан трижды становился премьер-министром, а еще работал в правительствах у Леона Блюма. Тем не менее Майский «сомневается».

Показательна в этом плане шифротелеграмма от 16 ноября, посвященная отчету о «довольно длинном разговоре с Черчиллем», который состоялся у Майского на приеме в честь молодого бельгийского короля Леопольда III. Черчилль «вновь, и с исключительной горячностью, подчеркнул, что Германия является основной опасностью для Англии и Европы в целом». Майский пишет: «Основная задача в настоящее время – продолжил Черчилль – нам всем, стоящим на страже мира, держаться вместе. Иначе мы погибли». «Слабость России в нынешних условиях была бы фатальна для дела мира и для безопасности Британской империи». Значительная часть беседы была посвящена обсуждению итогов поездки лорда Галифакса в Берлин, которая, по мнению Черчилля, ничего не дала. Но, по его мнению, «Галифакс – честный человек и что он будто бы никогда не пойдет на такие «бесчестные» операции, как например, предательство Чехословакии и развязывание Германии рук на Востоке».

Как показали последующие события, Черчилль ошибался или же при любых обстоятельствах хотел произвести на Майского (а через него на Сталина) положительное впечатление. В дополнение к этому далее Майский очень подробно описывает детали и обстоятельства своей беседы с Черчиллем. Он рассказывает, что все происходило в так называемом Поклонном зале Букингемского дворца, где собрались британский и бельгийский короли со свитой. Там же присутствовал и Риббентроп, который пытался завязать беседу с Черчиллем, но тот отшучивался. Затем Черчилль, согласно донесению Майского, демонстративно пересек весь зал, чтобы подойти к Майскому. В ходе беседы к ним ненадолго подошел и британский король, чтобы поговорить с Черчиллем. Но после того, как король Георг вернулся к своим гостям, Черчилль продолжил разговор с Майским. Советский полпред делает вывод, что «все поведение Черчилля было нарочито подчеркнутое, и он явно афишировал дружественность своих чувств ко мне».

Черчилль действительно благоволил Майскому, его поведение в строго регламентных условиях королевского приема выглядело как демонстративное подчеркивание хороших отношений с советским послом, а значит, свидетельствовало и об особой позиции Черчилля в вопросе отношений с СССР. Позиции, которую Черчилль и не скрывает, в отличие от других представителей группировки Идена, которые по идеологическим соображениям и, как пишет в другой шифрограмме сам Майский, «из-за боязни общественного мнения» стараются о возможном союзе с СССР вслух не говорить.

Майскому приходилось работать в очень тяжелых условиях неопределенности. В этот период у Советского Союза не было никаких друзей или союзников и приходилось лавировать между множеством группировок с десятками не сходящихся интересов. В этом плане Майский и Черчилль действительно идеально подходили друг другу: Черчилль был упрям в своей антигерманской политике и готов был идти на любые прагматические компромиссы, а советскому полпреду как раз и нужно было опираться в Лондоне именно на человека, к таким ситуативным союзам склонного. Вся предвоенная внешняя политика СССР на европейском направлении представляет собой поиск такого вот ситуативного союза, основанного не на голой идеологии, а на сухом расчете, о чем в том числе и свидетельствуют публикуемые телеграммы Ивана Майского.

При этом конкретно в Лондоне ситуация осложнялась наличием откровенно прогерманского лобби,

которое представляли не только некоторые члены королевской семьи, но и группа в правительстве, описанная Майским как «молодые консерваторы» («консерваторы» – в смысле члены партии тори, а не в современном идеологическом понимании этого термина). В телеграмме от 25 ноября (довольно длинной) Майский подробно описывает обстановку в британской элите после странной поездки лорда Галифакса в Берлин. Формально Галифакс получил приглашение на некую охотничью выставку, но посол в Берлине Хендерсон заранее прояснил, готов ли Гитлер встретиться с Галифаксом, и получил положительный ответ. Стало известно, что от Гитлера в частном порядке пришел некий документ – меморандум о темах, которые он хотел бы обсудить с Галифаксом.

На встрече Гитлер повел довольно умелую торговлю. Он знал, на что давить: он «подвесил» вопрос о возвращении Германии отобранных у нее по итогам Первой мировой войны колоний в Африке, Китае и на Тихом океане – это была самая болезненная тема для Великобритании, любой вопрос о переделе колониальной системы вызывал в Лондоне панику. В обмен на это Гитлер потребовал от британцев «не ставить палки в колеса его «двусторонним» отношениям с Австрией и Чехословакией».

Чемберлен задумался. По мнению Майского, Чемберлен еще перед поездкой считал, что «требование Гитлера идет, пожалуй, несколько далеко». Далее Майский пишет, что «беседа с Гитлером несколько разочаровала Галифакса и Чемберлена». Иден же очень обрадовался тому, что Чемберлен разочарован итогами поездки Галифакса, и даже наливал по этому поводу шампанское в своем кругу.

Источниками информации для Майского стали Ян Масарик – тогда посол Чехословакии в Лондоне, а впоследствии министр иностранных дел в правительстве в изгнании, покончивший с собой в 1948 году в Праге, и жена Энтони Идена, которая, по характеристике Майского, «всегда является хорошим барометром успехов или неудач своего мужа». Чего Майский точно не знал, так это того, что Иден, страдавший от хронических болезней, сопровождавшихся острыми болями, принимал разрешенные в те времена амфетамины, и поведение главы Форин-офиса характеризовалось резкими перепадами настроения. Отсюда и экзальтированная реакция на «неудачу миссии Галифакса» с распитием шампанского. Но в целом советский полпред делает в конце телеграммы абсолютно правильный вывод: «Несмотря на известное разочарование Чемберлена от результатов поездки Галифакса, надо все-таки ожидать, что он тем не менее будет продолжать попытку сговориться с Гитлером и Муссолини».

Тут надо подчеркнуть, что публикуемые копии документов касаются только двух недель ноября 1937 года, то есть периода, когда Лондон и правительство Чемберлена только начинали зондировать почву для достижения договора с Гитлером. Но, согласно телеграммам Майского, советскому правительству уже было очевидно, что Чемберлен пойдет на уступки Берлину в Центральной Европе и, возможно, даже окажет давление на французское правительство, чтобы оно отказалось от поддержки Чехословакии. Так в итоге и случилось.

В ноябре 1937 года мотивом такого поведения правительства Чемберлена было сохранение колониальной системы – основы благосостояния Великобритании. Соображений военного характера в поведении Чемберлена не просматривается. В такой обстановке Советский Союз при известной поддержке Франции все еще пытался собрать хоть какой-нибудь оборонительный блок в Центральной и Восточной Европе, натыкаясь на открытое противодействие Польши и холодность британцев.

Полпреду Майскому приходилось не только продолжать борьбу за создание такого антинацистского блока (хотя он сам пишет, что Чемберлен ради договора с Гитлером готов «не стесняться «сентиментальными соображениями» в отношении Чехословакии и Испании»), но и поддерживать хорошие отношения с Черчиллем, как с практически единственной на тот момент в Лондоне фигурой, способной мыслить широко. В целом это ему удалось. Но отказ Лондона, а затем и Парижа от создания системы коллективной безопасности в Европе был неизбежен именно потому, что правительства Чемберлена и Даладье оказались неспособны просчитать партию на несколько ходов вперед.

Представление Чемберлена, что он разменяет сохранность британских колоний на Австрию и Чехословакию (знаменитое: «Я привез вам мир!» по итогам Мюнхенского сговора), развязало Гитлеру руки. И материалы Майского только лишний раз подтверждают тот факт, что уже в начале зимы 1937 года политика Лондона была однозначно направлена на сговор с Гитлером, несмотря на внутренние разногласия нескольких группировок в британском правительстве и непримиримую оппозицию в лице Черчилля. Оценки и характеристики, данные Иваном Михайловичем Майским, подтвердились уже в самое ближайшее время.

* * * 

Судьба советского полпреда после войны сложилась весьма трагично. В 1953 году Майский был арестован по обвинению в «работе на английскую разведку» и подвергнут жестоким допросам. После смерти Сталина он был освобожден, реабилитирован и восстановлен в партии. На дипломатическую службу он уже не вернулся по состоянию здоровья, занимался наукой. Майский опубликовал две книги воспоминаний, ставших ценнейшим источником по истории предвоенного периода, хотя они и были написаны с оглядкой на советскую цензуру и понятные соображения секретности. Публикация же новых материалов может высветить новые детали «тайны, в которой война рождалась».