В юности я поработал на всех театральных фестивалях, что проходили в Москве. Где администратором, а где и переводчиком с немецкого, так получилось, что школа мне дала достаточное знание языка. Был год, наверное, 2004-й, в Москву на фестиваль с гастролями приехал немецкий театр – берлинский, очень модный. Я должен был переводить репетиции и монтировки – это когда ставят декорации, свет, звук, нужно сделать так, чтобы рабочие с немецкой стороны понимали мат наших рабочих. Коммуникация, взаимодействие, диалог культур.
Спектакль долго не могли начать – помощник режиссера вышел пройтись по вечерней Москве и пропал. Нет человека. Напомню, это 2004 год, мобильные телефоны уже есть у всех, но, естественно, никто не платит за безумно дорогой роуминг, к беспроводному интернету эти телефоны еще не подключаются – в общем, двадцать лет назад коммуникативная картина человечества выглядела немного не так, как теперь. Если человек пропал, его искали на улице. Далеко-то он уйти не мог, по-русски не говорит. Далеко он и не ушел, стоял посреди Камергерского переулка под снегом растерянный и расстроенный. Завели в театр, отогрели, напоили чаем с коньяком, выяснили, что случилось. Говорит, шел по улице, подошли двое в форме. Судя по описанию – обычные постовые милиционеры, стали что-то говорить, когда увидели, что он не понимает, стали брать под руки, куда-то вести, в их речи проскальзывало слово «мани». «Мани» он понял, это деньги, по-немецки – das Geld. Помощник режиссера вынул из кармана купюру в пятьдесят евро, милиционеры взяли и ушли. Куда об этом сообщать? Во-первых, надо играть спектакль, все-таки зрители фестиваля ждут. Во-вторых, это 2004 год, ни у кого из присутствовавших русскоязычных участников происшествия не вызывали сомнения два факта: все так и было, правды у милиции искать нет никакого смысла.
А собственно, почему? Потому что практически каждый из нас, выросший на границе эпох в период развала одной системы и крайне неубедительного формирования другой, всегда помнил одно важное правило поведения – видишь милиционера, переходи на другую сторону улицы.
Наверное каждый, кто жил в девяностых и начале нулевых, так или иначе сталкивался с тем, что можно было назвать милицейским произволом. Часто он был смешным и незначительным, но всегда катастрофическим для репутации правоохранительных органов.
В 2002 году меня остановили на улице Петербурга, куда я приехал дня на четыре, просто походить по музеям, потребовали регистрацию, а не обнаружив таковой, отвели в отделение, где я посидел за решеткой часа три. Отпустили меня великодушно – сержант открыл ящик стола и сказал, что туда нужно положить пятьсот рублей.
Кто в этой ситуации был неправ? Если честно, тогда подобное даже не вызывало ощущения несправедливости, было понятно, что вот таким образом устроен мир, надо принимать это спокойно. Даже менты из сериала «Улицы разбитых фонарей» не воспринимались как защитники и герои, хотя сериал был явно нужен для исправления имиджа органов. Это были просто какие-то свойские мужики, с которыми можно выпить и поговорить о том, что вот, понимаешь, брат, такая жизнь. Такая жизнь, и она заставляет нас вести себя подобным образом. Вообще-то мы все за добро и порядок. Но жизнь, понимаешь, жизнь такая. Это буквально рифмовалось с бандитским оправданием соответствующего образа жизни из фильма начала нулевых «Бумер»: «Не мы такие, жизнь такая».
И это тоже воспринималось как норма – милиция, бандиты, какая разница?
В 2005 году по опросам общественного мнения 51% россиян боялись милицию больше, чем преступников, а по опросам 1999 года 67% респондентов решительно не доверяли милиции. Сейчас 36% считают, что полиция работает удовлетворительно, 27% – что хорошо. 63% в сумме. Делая скидку на то, что к полиции во всем мире изначально относятся скептически, эти цифры можно трактовать как невероятное улучшение восприятия правоохранительных органов в обществе.
Скорее всего, нет смысла искать единого и универсального рецепта в этих изменениях. Да, переименовали милицию в полицию, так ведь не в этом же дело. Чем были для милиции и для населения 90-е годы? Разрывом всякого общественного контракта. Отношения человека и государства могли быть любыми, но они не были зафиксированными. Повезло устроиться? Хорошо. Не повезло? Никто тебе не обеспечит ни социальных лифтов, ни минимально достойного уровня жизни.
- Что мешает решать проблему миграции
- Время «сынков» уходит, приходит время мужиков
- МВД рассказали, как в Telegram вербуют детей и подростков
В 1999 году средняя по Москве зарплата сотрудника патрульно-постовой службы составляла 2,8 тыс. рублей. Если взять усредненный курс за год, выходит, что обычный милиционер получал 112 долларов США. Это, повторюсь, в Москве. Что государство и общество может требовать от сотрудника? Вредит не сильно, и на том спасибо.
Можно почитать старые – года 2012-го – форумы сотрудников милиции, которую потом, как мы помним, переименовали в полицию. Там люди радуются, что будут получать теперь не 10,5 тыс. рублей, а 28,6 тыс. рублей, не 12 тыс. рублей, а 30,4 тыс. рублей.
С начала нулевых годов государство, видимо, пришло к очевидной мысли – надо что-то делать, потому что ухудшать действительность уже некуда. Бесконечные частные инициативы, разумеется, умеренно благотворно влияли на некоторые сферы экономики и общественной жизни, но вот с тем, что можно назвать государствообразующими областями, были проблемы – армия, милиция, банковская система, тяжелая промышленность, градостроение. Перечислять можно долго.
За последние лет 20-25 полиция изменилась вместе со всей страной, а не сама по себе. Как-то странно теперь представить, что законопослушному гражданину нужно от полицейского скрываться и прятаться. Работник полиции воспринимается теперь как воплощение технической функции государства. Вполне нормально проинструктировать ребенка – если потеряешься, подойди к полицейскому и попроси помощи.
Я, признаюсь, и сам недавно обращался в полицию. Там история долгая – я отдал на реставрацию антикварный столик моей тещи, хотел сделать ей подарок на день рождения, а реставратор пропал вместе со своей мастерской. Ни звонки, ни сообщения, ни длинные письменные увещевания не достигали совести человека, взявшегося за работу. Я понимал, что выглядит это все скорее смешно, но все-таки пошел в полицию. Признаться, я ожидал чего угодно – игнорирования, вымогания взятки, заведения уголовного дела на меня – но только не того, что меня спокойно и внимательно выслушают и примут заявление. Через неделю мне позвонил лейтенант и сказал следующее: «Реставратор найден, столом он теперь занимается усиленно, через две недели отдаст, если не отдаст – звоните. Уголовное дело на него пока заводить не будем, о чем вам придет соответствующее уведомление».
Конечно, это просто частный случай, но из суммы таких впечатлений и создается общее понимание места той или иной структуры в обществе. Сейчас это место, по крайней мере, достойное.
Как бы не сглазить.
