Наблюдая за бурными электоральными событиями конца прошлого года в Молдавии и Грузии, невозможно было не вспомнить об одном юбилее. 20 лет назад конфликт вокруг подсчета голосов на выборах президента Украины спровоцировал «оранжевую революцию», которая из сегодняшнего дня видится отправной точкой в усилиях Евросоюза по установлению контроля над постсоветским пространством. Осенью 2024 года звучали все те же слова о противостоянии России, пытающейся сохранить свою сферу влияния, но теперь по поводу других стран и в совсем другом историческом контексте.
В мае 2004 года произошла первая большая волна расширения ЕС на восток. И уже несколько месяцев спустя «новая Европа» – бывшие соцстраны, вступившие в Евросоюз, громко заявили о своей особой позиции в рамках ЕС, активно поддержав «оранжевую революцию». Ведущую роль в этом сыграла Польша, для которой отрыв Украины от России является одной из стратегических целей, укоренных в традиции геополитического мышления. Солидарность с ней выразили прибалтийские государства, в первую очередь Литва.
Термин «старая Европа», впервые использованный в 2003 году министром обороны США Дональдом Рамсфелдом для описания различий между старыми и новыми членами НАТО в контексте подготовки вторжения в Ирак, вызвал немало критики, но оказался весьма удачным. «Старая Европа» развивала не лишенное противоречий, но тесное и взаимовыгодное сотрудничество с Москвой по множеству направлений, и в 2004-2005 годах Франция и Германия демонстрировали осторожность и нежелание антагонизировать Россию. А о перспективах вступления в Евросоюз Украины, представлять интересы которой вызывалась Варшава, европейцы предпочитали не думать – слишком далека была эта страна от критериев членства и слишком свежи впечатления от первой волны расширения.
За девять лет, прошедшие от первого Майдана до второго, политика Евросоюза пережила серьезную трансформацию. В 2013-2014 годах позиция Брюсселя была гораздо более консолидированной и жесткой: никаких альтернатив курсу на ассоциацию с ЕС для Украины быть не может, равно как и многосторонних форматов обсуждения этого курса (тем более с участием России). Из небеспристрастного, но всё же посредника, как это было в 2004-2005 годах, ЕС превратился в активного участника политического противостояния на Украине, способствуя его радикализации. Тем не менее особая роль Франции и Германии в контактах ЕС с Россией сохранялась, о чем свидетельствовало возникновение «нормандского формата» по урегулированию ситуации в Донбассе (впрочем, не совсем убедительного, а западные партнеры, как выяснилось впоследствии, преследовали цели, далекие от заявленных)
В последующие годы особые отношения Москвы с Берлином и Парижем стремительно деградировали. От политики взаимодействия с Россией «большие» европейские страны негласно переходили к курсу на сдерживание. Причиной были как опасения в сфере безопасности в связи с конфликтом в Донбассе, так и нарастающие кризисные явления в их внутренней политике, вызывавшие тревогу традиционных элит, в частности усиление внесистемных сил, особенно крайне правых. Подозрения в том, что Россия может воспользоваться этой ситуацией для вмешательства во внутреннюю политику, особенно на фоне аналогичных – и так и не доказанных – обвинений в США после избрания президентом Дональда Трампа в 2016 году, сыграли важную роль в отчуждении «старой Европы» от России.
Решением практически всех насущных проблем европейская бюрократия объявила принцип «больше Европы», что означало еще более глубокую интеграцию в рамках Евросоюза и постоянное расширение вовне. С точки зрения евробюрократии, «европейский путь» является единственным вариантом развития для бывших соцстран и бывших советских республик, остающихся пока за пределами Евросоюза. А в самом ЕС расширение фактически перестало быть предметом дискуссий: в отдельных странах могут звучать голоса «против», но магистральный курс определен.
Осенью 2024 года, в ходе президентских выборов и референдума об изменении конституции в Молдавии, ЕС проявил себя в качестве силы, не терпящей возражений. Ситуация, при которой большинство граждан, проживающих в стране, высказалось как против президента Санду, так и против вступления в Евросоюз, объяснялась европейской общественности как результат «агрессивного вмешательства Москвы» и преподносилась как часть более широкого противостояния между Западом и Россией.
В качестве арены этого противостояния ЕС видит и Грузию, где на парламентских выборах победила правящая партия «Грузинская мечта», к которой на Западе приклеили ярлык «пророссийской». Европарламент пошел на беспрецедентные меры, потребовав повторного проведения парламентских выборов и введения санкций против лидеров «Грузинской мечты». В ответ Грузия приостановила переговоры о вступлении в ЕС. «Мы не собираемся вступать в Европейский союз, попрошайничая и стоя на одной ноге, а вступим в Европейский союз достойно, с правильной демократической системой и сильной экономикой», – заявил премьер-министр Ираклий Кобахидзе.
Грузия, таким образом, вовсе не отказывается от «европейского пути». Но в глазах ЕС попытки вступить на него на собственных условиях равносильны действиям в пользу России. А вытеснение России с постсоветского пространства преподносится сегодня как важнейшая стратегическая цель, соответствующая интересам европейцев. В этом легко распознается та внешнеполитическая логика, которой двадцать лет назад руководствовалась Польша и ее единомышленники из числа стран «новой Европы». Если в 2004 году Варшава вела плохо скрываемую борьбу с Москвой за влияние на Украине, в которую ЕС втянулся с большой неохотой, то сегодня сдерживание России является одной из главных целей расширения ЕС.
Но примечательно и другое. «Новую Европу» объединял опыт перехода от социализма к демократии западного типа и рыночной экономике. Наибольших успехов в этом, с точки зрения ЕС, достигли страны Вышеградской группы. Они же (кроме Словакии) были первыми из постсоциалистических стран удостоены членства в НАТО, которое воспринималось как первый шаг на пути интеграции в западные институты. Однако именно в этих странах вскоре после вступления в ЕС к власти пришли евроскептики, которые стремились пользоваться всеми преимуществами членства в ЕС, но при этом продвигать свою повестку, не совпадающую с генеральной линией Брюсселя.
Являясь во многом единомышленниками по таким вопросам, как примат национального права над общеевропейским, миграция, зеленая энергетика, и разделяя консервативные ценности, эти силы, тем не менее, разошлись в понимании геополитического контекста. И здесь сформулировались две различные перспективы: польская и венгерская. Если противостояние России полностью соответствует польской внешнеполитической философии, то Венгрия при Викторе Орбане занимает иные позиции, которые в текущей политической атмосфере в ЕС характеризуются подчас как «пророссийские».
И это может показаться контринтуитивным, учитывая, что Орбан принадлежит к той же когорте политиков, что и ведущие деятели польской партии «Право и справедливость». Все они яростно боролись как против социалистических режимов в своих странах, так и против посткоммунистических сил, которые, по их мнению, стали основными бенефициарами перехода к демократии в конце 1980-х. В случае польских элит противостояние коммунизму плавно перетекло в противостояние России, в чем наблюдается поразительное сходство с мировоззрением элит американских, независимо от партийной принадлежности.
Напомним, что Польша привнесла в ЕС не только свою антироссийскую повестку, но и готовность представлять интересы Соединенных Штатов в Европе. Накануне вступления Польша декларировала стать ближайшим союзником ЕС в США после Великобритании, а Brexit сделал уточнение «после Великобритании» избыточным. Сегодня тема «борьбы демократий с автократиями», в которую вписывается противостояние с Россией (в частности, вооруженный конфликт на Украине), полностью укладывается в логику американо-китайского соперничества, а потому позиция Польши останется востребованной и после смены администрации в США.
- Венгрия собирает альянс для снятия санкций с России
- Тень Австро-Венгрии возникла и пропала
- Россия спасает Приднестровье от созданного Санду кризиса
Что касается Венгрии при Орбане, то она руководствуется прагматическим подходом, не видя в противостоянии с Россией никаких выгод ни для себя, ни для Европы в целом. Сегодня, не испытывая особых симпатий к России как таковой, венгры не верят в то, что конфликт на Украине может быть разрешен путем принуждения Москвы к капитуляции, и убеждены, что участие в бесплодных попытках достичь этого, как минимум, сделает их жизнь ощутимо хуже.
У обеих позиций есть сторонники за пределами Польши и Венгрии. К первой примыкают прибалтийские и северные страны, ко второй – соседи по бассейну Дуная. Говорить об оформлении двух блоков в «новой Европе» на основании отношения к «российской угрозе» преждевременно: скорее, это клубы единомышленников, которые можно условно назвать балтийским и дунайским. В силу географии страны балтийского клуба занимают центральное место в планах США и НАТО по сдерживанию России в Европе, но дело не только в ней. Политический климат в этих странах способствует тому, что они сами активно вызываются быть на переднем краю конфронтации.
Дунайский клуб, находящийся в оппозиции генеральной линии ЕС, состоит пока из Венгрии и Словакии, но к нему примыкает Хорватия, постепенно сближаются Австрия и Чехия, а за пределами Евросоюза его взгляды разделяет Сербия. Время покажет, сможет ли он выступать единым фронтом и оказывать какое-то влияние на политику Брюсселя. Нельзя исключать, что в будущей европейской конфигурации именно страны «дунайского клуба» будут для России основными партнерами по диалогу в ЕС – как 20 лет назад ими была «старая Европа».
Но, конечно, это будет взаимодействие иного типа. «Особые» отношения России с Берлином и Парижем были наследием эпохи великих европейских держав – и выглядели несколько анахронично уже двадцать лет назад. Германия и Франция не отказались от «величия», но делегировали его общеевропейскому проекту, за который продолжают чувствовать особую ответственность. В отличие от них, страны «дунайского клуба» на величие не претендуют, а потому могут позволить себе большую свободу маневра. В том случае, если Евросоюз не выберет путь экзистенциальной конфронтации с Россией, а пойдет на постепенное восстановление связей с ней, эти страны могут сыграть роль посредника и полезного канала коммуникации.
