Он сидел, непривычный с коротко остриженными волосами, похудевшим лицом, и практически не пил. Для меня это было непривычно, потому что я пять лет знала этого человека и почти не представляла его без сменяющих друг друга пивных бокалов в руке. Но ему, кажется, это больше не было интересно, хотя казалось бы – в отпуске с войны самое время погулять. Да и в целом я видела перед собой человека без той дыры внутри, с которой он уходил год назад на СВО. Она, эта дыра, заставляла его без конца пить, влипать в непонятные истории с женщинами, страдать, терять одну работу за другой.
Сейчас же он был цельным. Я понимала, что это только иллюзия, что когда он вернется по-настоящему – его будет шатать почище чем раньше, но это будет по-другому. Это будет не юношеский бунт, грозящий затянуться до старости, а последствия столкновения с той стороной, где смерть. Но это проходит.
Что происходит с человеком, когда он уходит на войну? Он оказывается в пограничном состоянии, между нормальной жизнью и потусторонним. Потустороннее оказывается рядом во время каждого штурма – и шансы не вернуться оттуда и навсегда остаться за гранью весьма весомы. От такого пластичная человеческая психика прогибается, уверяя человека, что это нормальные условия. На какое-то время нормой становится смерть, постоянно смотрящая из-за плеча.
И если повезло вернуться в мирную жизнь, то уже мирная жизнь какое-то время воспринимается как отсутствие нормы. Тянет на адреналин, тянет снова почувствовать это близкое дыхание смерти. Отсюда и езда на скорости 200 км/ч, и нередко – снова уход туда, где уже привычно. Такие случаи не единичны, это те люди, которые так и не смогли вернуться с войны. Будущее их, как правило, трагично – мне нередко приходилось слышать фразу «я нашел себя на войне», которую произносили люди незадолго до смерти.
Нельзя забывать и про посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), которое диагностируется у 20% вернувшихся с СВО. Это и гипервозбудимость, и тревожность, и раздражительность, и эмоциональное отчуждение, и потеря чувства радости – с этим может работать только психолог. Но далеко не все находят в себе силы к нему обратиться, потому что помощь психолога у нас до сих пор считается чем-то неподходящим для «настоящего мужчины».
Но это все же не самая частая история, хотя период лихорадочного поиска адреналина бывает после войны у многих. Гораздо важнее, как меняется личность.
- На «передке» есть только сейчас
- Мы их не предали – значит, не предали себя
- Ветеран ФСБ: Сегодня «Альфа» обладает лучшим оружием в мире
Гражданская жизнь предполагает свободу. В армии же свобода отсутствует. Все человеческое существование подчинено приказу и регламенту. Для многих это является своеобразным освобождением от выбора – кто-то берет ответственность за твои действия на себя. Если слишком привыкнуть к этому, то возможен и такой расклад, когда в мирной жизни этого будет не хватать. Это негативный сценарий: в таком случае человек теряет вожжи от собственной жизни, перестает ее контролировать, слишком привыкнув к тому, что ее контролирует уже кто-то. Но возможно и другое. Когда понимаешь, что от тебя зависит жизнь твоя и твоего товарища, приходит осознание собственной ответственности и важности контроля над своей жизнью – начиная от мелочей вроде того, насколько хорошо ты сегодня проверил укладку.
Мне кажется, это и произошло с моим товарищем. Будучи вечным ребенком, он оказался, с одной стороны, в ситуации, где возможности личного выбора сведены к минимуму, с другой стороны – именно от него зависит бесконечно многое. В то же время вокруг смерть. С ней приходится сталкиваться достаточно регулярно, она перестает быть чем-то из ряда вон выходящим, и через какое-то время солдаты перестают плакать на похоронах своих друзей. Слезы больше не льются. Масштабы происходящего больше, чем когда-либо в жизни. То, что раньше казалось значительным и крупным событием, оказывается мелочью, когда ты и твои друзья регулярно находятся на границе с потусторонним.
Так человек, ушедший на СВО незрелым, возвращается взрослым – независимо от возраста. В нем чувствуется легкая отстраненность, потому что он еще не отошел от огромности происходящего вокруг него. И, возможно, он скучает по бронежилету и разгрузке, по тяжести автомата. Но верно и еще одно: вернувшиеся намного больше ценят своих близких, душевное тепло и простые радости, которых были лишены во время боевых действий.
