Больше тридцати лет мы слышали мантры о том, что нужно быть «конкурентоспособными», найти правильную нишу, впахивать с утра до ночи – и тогда придет успех. Рынок все расставит по своим местам. Если ты не состоялся на глобальном уровне, в этом исключительно твоя вина. Значит, ты был недостаточно усерден.
Рынок действительно влияет на три парикмахерские у метро, которые соревнуются друг с другом за клиентов. Но в планетарном масштабе все устроено, мягко говоря, иначе. Там царит вполне себе командно-административная система, и каждому региону отведена определенная роль. Точнее, царила до недавнего времени.
Теорию сравнительных преимуществ предложил еще в начале XIX века английский политэконом Давид Рикардо. Он обратил внимание на то, что в силу естественных причин в одних странах выгоднее производить одно, в других – другое. Каждая территория имеет свои сильные и слабые стороны. Если в стране А для производства какого-то товара тратится меньше сил и времени работников, чем в стране Б, то и цену на этот товар она может предложить меньшую. Поэтому рано или поздно страна Б этот товар производить перестанет. И, мол, все это отлично оптимизирует глобальные издержки. Потому что каждый занимается своим делом, на которое у него уходит меньше ресурсов.
Подспудно предполагалось, что государства определяют эти свои преимущества и недостатки в ходе конкурентной борьбы. Однако архитекторы глобализма не собирались ждать милостей от природы и распределили роли между странами, исходя из собственных представлений о том, кто и чем должен заниматься. В Китае не произошел демографический переход, там миллионы вчерашних крестьян можно поставить к станкам и конвейерам? Отлично! Значит, Китай будет мировой фабрикой для конечной сборки ширпотреба. В Германии сильная инженерная школа? Хорошо, отдадим им сложное машиностроение. И так далее. Эдакий всемирный госплан.
Как это все регулировалось на практике? Если страна включалась в систему международной торговли, то в отрасли, которые были определены для нее как предпочтительные, направлялись внешние инвестиции либо транснациональными корпорациями, либо международными институтами развития. Допустим, Казахстан определен как источник нефти. В страну тут же приходит «Шеврон» со своими миллиардами. «Шеврон» компания как бы частная. Но она почему-то постоянно обменивается кадрами с Госдепом – американским министерством иностранных дел. Как только добыча и транспортировка до моря казахстанской нефти налажена, ее моментально встраивают в мировые цепочки поставок. Не нужна никакая раскачка, поиск клиентов, постепенный вывод на рынок – ничего подобного. Просто моментальный взлет ракетой. Все уже готово. Так решил госплан.
Но выйти на мировые рынки самостоятельно тому же Казахстану со своей нефтью было бы, мягко говоря, проблематично. Во-первых, никто не дал бы ни инвестиций, ни технологий. Во-вторых, круг трейдеров узок. И попробуйте-ка что-то продать без них. Правильный трейдер – очень нужный человек. Он организует так называемое трансфертное ценообразование, когда сырье продается трейдеру по одной цене, а перепродает он его уже совсем по другой. Это очень удобно, чтобы коррумпировать местные элиты.
Что же касается производителей конечной продукции, не будем несправедливы – организаторы всей этой схемы были с ними довольно щедры. Для них на тридцать лет открывался самый большой потребительский рынок в мире – американский. Такая сделка всегда честно исполнялась. Правда, одним из условий было размещение на своей территории военных баз Пентагона. Закрытие американского рынка иногда выглядело как настоящая драма – так случилось с Японией в 1990-е. После «отключения» японцы переходили с производства конечной продукции на компоненты, сделали ставку на роботов, много что пробовали. Результат, что называется, на табло.
Если в этой системе вы пытались экспортировать что-то, что вам продавать не положено, вы сталкивались прежде всего с так называемыми нетарифными барьерами. Ваше предприятие работает не по нашему регламенту. Пройдите стандартизацию по нашим правилам за миллион миллионов. Извините, у нас эта деятельность лицензируется. На эти товары действуют квоты – и, к сожалению, они исчерпаны. У вас маркировка не соответствует, и мы не можем вам объяснить, какие изменения внести. И так далее, и тому подобное. Нежданный поставщик попадал в настоящее болото, которое невозможно преодолеть. А нет расширяющегося сбыта – нет развития. Какую бы хорошую продукцию ты ни производил, у тебя должно быть место, где ее массово продавать. Потому что чем больше ты продаешь, тем меньше у тебя издержки на единицу.
Порой архитекторы глобализма прямо говорили властям какой-то страны, что той делать можно, а чего нельзя. В этом смысле я крайне рекомендую к прочтению эту статью «Пасынок авиапрома: что мешает возрождению Ту-214?», где рассказывается о том, почему застрелился в 1994 году директор Казанского авиастроительного завода Виталий Копылов.
Контролировалось все это двумя способами. Во-первых, вся торговля должна была вестись исключительно морем. Ключевые точки, где могли бы возникнуть сухопутные торговые коридоры, всегда держались подогретыми. Отличный пример Афганистан, через который проходит единственный естественный коридор в Индостан с остального континента. То же самое и Ближний Восток. Никаких «Шелковых путей» появляться не должно было. Только через порты, только морем. В результате качественный товар, произведенный в Китае, попадал зачастую в какой-нибудь Ташкент через Роттердам, что вообще-то несколько странно.
В ключевых точках всегда где-то рядом находились корабли, входящие в десять авианосных ударных групп и семь флотов США. Панамский канал, Суэцкий канал, Малаккский пролив… Такие места держались под прицелом. Это явление обозначалось термином Global Power Projection – глобальная проекция силы.
Встречный денежный поток целиком шел через американские банки. Доллар – мировая валюта торговли. Все рассчитывались в долларах, в том числе через кросс-курс, то есть меняя валюту продавца на доллар, а затем доллар – на валюту покупателя. Любая же безналичная долларовая транзакция проходит через корсчет, находящийся в одном из крупных американских банков. То есть и товар, и деньги – все под присмотром. А благодаря Голливуду и мозги промыты. Как минимум любая попытка создать из американцев образ врага благодаря Голливуду довольно энергозатратна.
Правда, говорить о том, что это была система, поддерживающая именно американскую гегемонию, можно с очень большой натяжкой. Сами Штаты тоже не пожалели. В результате глобализации Америка лишилась практически всей промышленности. Появился «Ржавый пояс» – города на Среднем Западе, где заводы стоят брошенные. Картина упадка ничем не лучше каких-нибудь разрушенных комбинатов в Киргизии. Также в США было, по сути, уничтожено и техническое высшее образование, в результате чего весь класс американских инженеров и ученых сегодня – это выходцы из Индии, Китая и других так называемых развивающихся стран. А все потому, что США также была назначена своя роль – финансового и маркетингового центра. Сюда должны были в итоге стекаться все деньги мира. Здесь должна была делаться упаковка для глобальных продаж. Ну и это был центр инноваций. На этом все. Все остальное – где-то в другом месте. Процесс зашел настолько далеко, что «Боинг» практически разучился строить самолеты.
Оказавшись внутри такой системы, очень трудно было решиться на побег из нее. Никто не обладал целым – у каждого только часть. Маленьким странам и вовсе оставалось только расслабиться и получать удовольствие от присылаемых айфонов. Если там вдруг рождался какой-нибудь умник, можно было без раздумий покупать ему билет до Нью-Йорка, где он мог реализоваться. На месте ловить ему было абсолютно нечего.
Не все, однако, шло у архитекторов по плану. С крупнейшими странами вышел конфуз. Индия, в которой живет одна шестая населения планеты, в общем-то, отказывалась встраиваться в мировую торговлю. В силу разных исторических причин в ней установлены очень серьезные барьеры для входа иностранных компаний. При этом в стране есть такая вещь, как MVP – Maximum Retail Price. Это предельная цена, за которую товар может быть продан в магазине. Такой рынок с заведомо обрезанной маржой не может быть интересен транснационалам. Где Индия целиком встроилась – это поставка людей с образованием. Она готовит и отправляет в Америку миллионы специалистов, стравливая тем самым социальное давление у себя.
- Лавров: При заморозке конфликта Запад даст лицензию на убийство русских на Украине
- Путь от мифической Евроатлантики к безопасной Евразии
- Мягкая сила проявляется в жестких условиях
Вторая не вполне удачная для глобалистов история – это Китай. Во-первых, там не разрешили строить военные базы, обойдя привычную схему. Во-вторых, собрав у себя максимум от технологических цепочек, китайцы начали их достраивать своими силами. То, что Китай не намерен ограничиваться ролью фабрики, стало ясно уже в середине двухтысячных. Но хозяева системы были убеждены, что сумеют уничтожить амбиции КНР в зародыше. Мол, моря вокруг контролируются. Внутри масса агентов влияния, благополучие которых слишком завязано на Запад. Лишение «рынков сбыта» в Европе и США похоронит Китай – этим можно пугать. Ну и, конечно, святая вера западного человека в то, что китайцы сами создать ничего не способны в принципе, такова их природа. Жадность не позволила вывести все производство из КНР в середине-конце двухтысячных и начать душить страну тогда. А дальше стало уже поздно.
Сегодня ясно, что глобализм кончился. С флотом не задалось. Перегрузка ПРО кораблей дронами, добивание ракетами. А в крайнем случае – гиперзвук, который вообще невозможно перехватить. Весь мировой надводный военный флот, в том числе и гегемона, особенно его, идет под списание. Океан больше не контролируется. Чтобы придумать щит для такого меча, потребуется минимум лет пятнадцать, за это время все изменится. Что до доллара – все больше стран нагло торгуют в обход него. Фундамент системы разрушен.
После ее гибели жизнь совсем не будет сладкой. Есть отрасли, которые хорошо работают только в сверхглобализованном мире. Например, микроэлектроника. Никаких дешевых смартфонов и ноутбуков без глобализма не будет. Вспоминайте, как выглядел мир, в котором видеомагнитофон стоил четыре месячные зарплаты. Но возможность самим строить гражданские самолеты, что-то создавать, а не только поставлять вовне нефть, железные окатыши и лес, сильно дороже. Это понимание пришло не сразу. Россия долго и вполне искренне пыталась встроиться в эту схему, и отдельные российские отрасли от этого действительно выиграли. Да, в глобализме были не только минусы, но порой и жирные плюсы. Но архитекторы глобализма чем дальше, тем больше наглели. Постоянная смена ими правил игры не могла кончиться ничем, кроме разрыва. И есть стойкое ощущение, что именно уход России запустил цепную реакцию саморазрушения глобалистской системы.
Вероятно, она продержалась бы сильно дольше, если бы не была столь двуличной. Все ее институты вроде банков развития, Международного валютного фонда или Всемирной торговой организации были вовлечены в спектакль, суть которого заключалась в том, чтобы имитировать рынок в мировой торговле. Понятно, почему так произошло. Изначально система появлялась как антагонист СССР с его собственным госпланом. Они не могли публично признаться, что во многом повторяют ту же модель со всякими региональными межотраслевыми балансами. Вранье их и погубило. Вранье и несправедливость при распределении благ.
