В ходе совместной пресс-конференции после встречи с президентом России федеральный канцлер Германии Олаф Шольц, рассуждая о проблемах войны и мира, сообщил, в числе прочего, что принадлежит к поколению, для которого война в Европе является немыслимой. На такое заявление глава российского государства немедленно напомнил своему собеседнику об агрессии НАТО против Югославии в 1999 году.
При всей справедливости этого замечания, было бы странно рассчитывать на то, что оно будет адекватно воспринято не только немецким политиком, но и всеми его коллегами в государствах Западной Европы. Несмотря на очевидность для нас, оно вступает в конфликт с наиболее фундаментальными искажениями европейского восприятия себя и мира в последние десятилетия.
На протяжении уже нескольких поколений жители стран «старой Европы» действительно были воспитаны с пониманием того, что после 1945 года Старый Свет не знал войн – это один из центральных догматов, определяющих их тщательно выстроенную идентичность.
Согласиться с исторической достоверностью этого утверждения невозможно, поскольку оно очевидно противоречит фактам – на протяжении десяти лет после падения железного занавеса на Балканах полыхали один за другим вооруженные конфликты, связанные с распадом Югославской федерации. В этих конфликтах погибли десятки тысяч людей, значительные части региона подверглись разрушению, а массы беженцев устремились на Запад, где их, кстати говоря, весьма радушно принимали. Несколько локальных конфликтов произошло и в западной части бывшего СССР.
В 1999 году, как справедливо отметил президент России, войну в Европе вели уже сами страны НАТО, бомбившие на протяжении нескольких месяцев военные и гражданские объекты Сербии и Черногории. Погибло и пострадало значительное количество мирных граждан. Однако для немецких и других западноевропейских политиков это не означает, что в Европе была война – их страны не пострадали.
Простить такую аберрацию сознания нельзя. Но можно понять ее происхождение и извлечь уроки, полезные уже для нас самих. Ведь мы не можем исключать, что будущим поколениям россиян подобный эгоцентризм может оказаться свойственным не в меньшей степени. Стабильность и уверенность в собственных силах имеет и оборотную сторону. Избавление от имперского бремени после 1991 года вполне может привести нас к снисходительному и пренебрежительному отношению к народам постсоветского пространства.
Что касается Западной Европы, то она на протяжении долгих столетий действительно была главным мировым очагом военных бедствий. Мы не знаем, где и по каким конкретным причинам начнется следующая всеобщая война, но пока все мировые трагедии имели европейское происхождение. С того времени, как возникли наиболее крупные региональные державы, они постоянно выясняли отношения друг с другом на полях сражений, костями павших в которых не просто усеяны поля Западной Европы – они формируют ее почву. Такие буферные страны, как Бельгия, вообще представляют собой одно сплошное военное кладбище, возникшее в результате вооруженного противоборства могущественных и многочисленных соседей. Именно здесь возникли кошмарные по уровню потерь мировые войны 20-го века, которые историки иногда считают одним длинным конфликтом.
- США не согласовали с союзниками санкции против России
- На Западе начали говорить правду про Крым
- Запад играет во вторжение на Украину
Во второй из них Европа нанесла самоубийственное поражение самой себе и оказалась разделена на зоны влияния между Россией и Америкой – к этому привела собственная агрессивность европейцев, напоровшихся на русское бесстрашие и американскую неуязвимость. Политические режимы, возникшие под защитой американцев в ее западной части, должны были ради выживания создавать между собой новые отношения, из которых теперь был исключен наиболее привычный им – военный – способ определения того, как распределяются ресурсы. Такое состояние стало, безусловно, противоестественным для западноевропейских государств – они никогда раньше в истории так не делали – и потребовало создать новые мифы.
Элитам Западной Европы понадобилось предпринять колоссальные усилия для того, чтобы стереть из памяти народов то, что было нормальным для их поведения на протяжении всей предшествовавшей истории. На протяжении нескольких поколений формировалось устойчивое представление – Вторая мировая война была последней в европейской истории, и такой опыт больше не может повториться. А если не может, то, даже когда война на европейской периферии случается, она на самом деле ненастоящая. Просто потому, что настоящей не может возникнуть уже никогда – иначе теряется весь смысл нового образа жизни.
На примере уважаемого и во всем остальном крайне адекватного германского канцлера мы видим, что эта работа оказалась фантастически успешной. Тем более что новый европейский миф вполне успешно сочетается с двумя объективными признаками культуры и истории его носителей – со свойственным им эгоцентризмом и с историческим опытом: действительно страшной война становилась, когда в ней участвовали крупнейшие европейские народы – немцы, британцы и французы. В первом случае мы имеем дело с действительно присущим жителям западной части Европы потребительским отношением к окружающим. Оно является продуктом их суровой истории и отсутствия геополитического простора. Теснота, в которой всегда жили европейцы, не оставляет возможности для морального отношения к соседям – они всегда конкуренты за ограниченные ресурсы.
Исторический опыт действительно подтверждает, что настоящие бедствия начинались только во времена участия в конфликте больших наций. Малые периферийные войны в Европе происходили намного чаще, чем всеобщие, но масштаб потерь и разрушений в них оставался незначительным по общеевропейским меркам. Поэтому для обычного европейского политика или обывателя серьезная война – это только та, в которую вовлечены большие страны. Крупные державы региона на протяжении нескольких столетий становились источником серьезных неприятностей для всего человечества. Получив к началу 16-го века неоспоримые военно-технические преимущества, обитатели западной оконечности Евразии увлеченно использовали их не только друг против друга, но еще более активно – с агрессивными целями в отношении других народов.
Так что, призывая нас поверить в то, что Европа уже почти 80 лет живет в состоянии мира, канцлер Шольц и его коллеги по Европейскому союзу обращаются, по-своему, к нашему здравомыслию. То, что для нас является нездоровой аберрацией, с точки зрения носителей данной идеологии – просто призыв обратить внимание на мирное поведение тех, кто всегда представлял собой угрозу для окружающих. И это, как привыкли считать европейские политики, само по себе является ценностью, создание которой должно быть вознаграждено другими народами. Должны ли окружающие быть за это благодарны Европе? Разумеется, нет, но для самих европейцев изменение собственного поведения стало достижением таких масштабов, что на нем основан важнейший миф, скрепляющий всю их политическую конструкцию.
Цепляние за этот миф и навязчивая попытка убедить в своей правоте всех окружающих – не более чем результат растерянности и непонимания, куда двигаться дальше. Именно Европа оказалась наиболее пострадавшей стороной от того многообразия, которое представляет собой современный мир. В первую очередь потому, что самостоятельный расцвет и развитие других регионов, прежде всего Азии, разрушает иллюзию представлений о Старом Свете как центре глобальной цивилизации, наиболее успешной, мирной и процветающей части международного сообщества.
Причины слабости и уязвимости, с которыми сейчас Европа сталкивается буквально во всем, достаточно просты – на протяжении нескольких десятилетий после Второй мировой войны она жила в безопасном вакууме под военным и политическим покровительством США. И поэтому, несмотря на свои колоссальные богатства, оказалась меньше всех других подготовленной к происходящим глобальным изменениям. В первую очередь там, где идет речь о самой способности принять реальность.
