Батька Лукашенко в эти августовские дни – это человек-метафора. Он – это сам двадцатый век.
И этот двадцатый век – седой, хмурый, с трактором и автоматом – стоит один против огромной толпы из двадцать первого века, толпы еврооптимистов, СММ-менеджеров и авторов Telegram-каналов.
– Сдавайся! – кричат они. – Сдавайся, дед, прошло твое время. Твой автомат не стреляет, твой трактор – ржавый, а мы зато смотри какие модные и веселые. Вали отсюда по-хорошему, дед, с этой своей скучной картошкой. Тебе же весь цивилизованный мир говорит: сдайся уже, маразматик.
А он не сдается. Стоит и нехорошо смотрит. Ну кто на меня?
И в этот момент уже вроде бы гарантированного победителя охватывает странное сомнение.
И будущее – такое сильное, свободное, счастливое – вдруг понимает, что оно, пожалуй, не будет подходить близко к прошлому. Не будет слишком настаивать, а то мало ли что.
А двадцатый век где стоял, там и стоит.
Толпа СММ-менеджеров, коучей персонального роста, бизнес-евангелистов и редакторов в белых кроссовках медленно пятится, она отступает, делая вид, что у нее просто другие планы на вечер, только и всего – а двадцатый век где стоял, там и стоит.
– С ума сошел!
– Все равно скоро помрешь!
– Мы придем еще!
И они правы. Время идет, и когда-нибудь так и будет.
Но жизнь устроена так, что она иногда продолжается вопреки времени, она продолжается, когда обязана оборваться – и этот упрямый век, этот упрямый седой человек держится на последней черте и отказывается подчиняться.
Источник: Блог Дмитрия Ольшанского
