Можно долго говорить о том, кем был родившийся 17 января 1957 года (и умерший 23 марта 2009 года) Вадим Цымбурский. Сравнения с Данилевским, Тойнби, Шпенглером будут сколь смелыми, столь и вполне заслуживающими права на существование.
В России пора Цымбурского еще не настала. Впрочем, не настала и пора Дугина
Сложнее сказать, кем он не стал. Сложно – не в смысле проблематично определить и сформулировать. Сложно в смысле досадно – не стал ведь...
Лучше всего эта печальная досада была отражена в одном из некрологов сразу после смерти Вадима Леонидовича: Цымбурский и Дугин, представители двух противоположных взглядов на цивилизационно-геополитическую идентичность и судьбу России, должны быть нашими Бжезинским и Киссинджером.
Кого-то может смутить параллель если не с вечно молодым стариком Генри, то как минимум со столь же неувядающим стариком Збигом, имеющим вполне заслуженную и радостную для него самого репутацию русофоба. Однако суть не в том, что нам нужны идеологи-русофобы, их у нас, увы, и так выше крыши. Свою ведь страну, Америку, и Бжезинский, и Киссинджер как раз любят.
И нам нужны национально ориентированные мыслители, с разными и даже антагонистичными концепциями, готовые в самой жесткой полемике – но не ради личного интеллектуального тщеславия, а ради блага России – отстаивать свое видение и понимание ее будущего.
И противопоставление Дугина с Цымбурским подобрано очень верно.
Хотя, если не цепляться за то, что противопоставляемые фигуры должны быть современниками, мне больше по душе пара Достоевский – Цымбурский.
Это ведь один из главных, если не главный историософский выбор России: она может существовать либо как автаркия в строго очерченных этнокультурных границах, как «остров Россия» Цымбурского, либо как стержень единого человечества – по Достоевскому.
Или Россия – сама для себя человечество, либо Россия, охватившая все человечество.
Промежуточные варианты сложны и малореализуемы, ведь, выйдя за границы России Цымбурского, очень сложно найти ту грань, межу, тот вал, на котором нужно остановиться, закрепиться и защищаться. Граница православного мира? Христианского в целом? Экс-СССР? Бывшей Российской империи? Славянства? Логичнее уж стремиться дальше и дальше, к логическому итогу, к России Достоевского.
Какая из этих двух Россий более правильная, сказать трудно, если вообще можно так ставить вопрос.
В разные эпохи своей истории Россия делала выборы в пользу той или иной метастратегии, на всяком этапе случались грандиозные победы и тяжелейшие неудачи, окончательный выбор, скорее всего, еще не сделан и вряд ли вообще будет сделан когда-нибудь.
Мне, пожалуй, больше импонирует Россия Достоевского, но и у «острова Россия» Цымбурского своя великая правда, глубокая правота и яркая красота.
Да и сам Вадим Леонидович, считая, разумеется, «островную» идею более разумной и плодотворной, признавал эпохи экспансионизма, с формально очерченными рубежами продвижения, но одновременно и наличием осознанного или неосознанного глобального проекта, неотъемлемой частью русской истории.
Он описывал этот феномен в терминах «похищений Европы» и откатов из нее (ибо в одни эпохи Европа фактически была синонимом мира, а в другие натиск на Европу был частью натиска на мир в целом).
Александр Гельевич Дугин дожил, к счастью, до своего преображения в статусе из чудаковатого полумаргинального философа-экстремиста в одного из ключевых отечественных философов и геополитиков, полноправного члена неширокого круга людей, вернувших Крым России, окутанного завесой таинственности демиурга, по мнению зарубежной прессы, имеющего решающее влияние на идеологию и внешнюю политику России.
Вадим Леонидович Цымбурский, увы, чего-то сходного дождаться не успел. Зато живы и переживают расцвет его идеи, причем больше даже не в России, а в мире, где президентскую гонку в единственной супердержаве выиграл претендент с программой своеобразного «острова США».
Собственно, пафос все более набирающего силу антиглобализма – «больше островов, хороших и разных», пусть и дружелюбно открытых в разумных пределах друг другу.
В России же пора Цымбурского еще не настала. Впрочем, не настала по большому серьезному счету и пора Дугина. Наш управляющий класс не способен ментально и финансово отгородить себя от Запада и глобальной политики.
При этом все попытки завоевать на многочисленных фронтах статус полноценного участника этой политики имеют столь путаный характер, столь странное целеполагание и столь неоднозначную природу, что лучше уж совсем без них.
Ни туда ни сюда не двигается даже один из немногих вопросов, по которому у Дугина и Цымбурского расхождений не было: о принадлежности Новороссии. На сегодня он решен не в пользу обоих философов. Крым вернули, а все остальное...
На днях я участвовал в Луганске в конференции «Холодная война: проблемы и уроки». В своем докладе о холодной войне как части общего цивилизационно-геополитического противостояния России и Запада упомянул и Цымбурского, для которого советские претензии на «похищение Европы» были закономерным и логичным продолжением царских. Но речь не совсем об этом.В Луганске я бываю реже, чем в Донецке, полнокровно лишь в первый раз, и меня поразила та ревнивая язвительность, местами переходящая в ревность, с которой некоторые вполне достойные луганчане говорят о ДНР. Да, в чем-то это обычные межрегиональные дули в карманах, схожие с отношениями хотя бы МКАДа и совокупного «замкада», разница, однако, в том, что между МКАДом и «замкадом» нет границы и таможни.
Тут поневоле задумаешься, какова в шутке Андрея Пургина «ничто не поссорит два братских народа, донецкий и луганский» доля этой самой шутки.
Очень не хотелось бы наблюдать, как даже при относительно благоприятном «приднестровском» сценарии, подразумевающем отказ от немедленных попыток насильно запихнуть Донбасс в состав Украины, две республики превратятся в «остров ДНР» и «остров ЛНР», отчужденные взаимно и обе – от Российской Федерации.
Это будет означать провал России как субъекта истории, причем России любой. А очень хочется еще пожить, если не по Достоевскому, то по Цымбурскому.
